Тусклый и блеклый,
По мрачному грязный,
С обшивкой обтрёпанной,
Стул здесь стоит.
Он видел лишь место,
Его не отпускавшее,
Вечное серое,
Грудное нутро.
Он чувствовал пол,
Ногами в порезах,
Белёсым массивом,
Его потолок нагнетал.
И жопы огромные,
В рваных штанишках,
На геройскую грудь,
Он с лихвой принимал.
Не знал он прощение,
Любовных интрижек,
Отдачи от дела,
Или совестный зов.
А лишь исполнял,
Свою работу как в книжках,
Которые вовсе,
ни когда не читал.
Он думал о жизни,
Которой не жил,
К сожалению из тех,
Кто тупо сосуществовал.
С братией человеческой,
Наглою бестией,
Он жил в киноленте,
Наркотических снов.
Что дали название,
Сему со -предмету,
И миссию жизни,
Расчертив всё по полу.
Кем выдуман стул?
Где были мысли у Бога,
В такие моменты,
Когда пыль превращается в скалы?
Больно подумать,
О Боге с большой высоты,
И увидеть...
Множество их.
Т.е. миг многозданства,
В конуре без следа кала собаки,
Ищущей начало своё
Почему-то с хвоста.
Да только стул,
Быть может рад бы был,
Найти знание начала,
Опоры своей.
По краям от лица,
И до пола,
Столбя четыре отростка,
Уходящие в знание.
А точнее на развалины рая,
На пило раму,
Адамова сада,
В робы больничных людей.
|