И был вечер.
И было утро. Я просыпалась в городе,
который не верит чувствам,
не терпит эмоций, голоса и не прощает взглядов.
В котором встретиться так же, как и расстаться –
грустно,
даже если тепло и сладко, и он спит рядом.
И был день.
И гудели проспекты простуженными голосами.
Я слизывала снежинки с любимых холодных рук,
а руки…
те руки
(его!!!)…
мне подставлялись сами
под поцелуи!
А сердце…
а сердца стук
В них так волнительно отдавался совсем не моим
пульсом,
совсем не моим, но родным до истерики запахом.
И был вечер, в который стоило окунуться
как в пламя,
что для жизни короткой всегда –
знаково,
Словно костёр Руана, на котором ещё одна смелая…
было – не было – нам ли спорить? –
но по легенде не отреклась,
до которой теперь вряд ли кому-то есть дело
кроме конечно того, Того…
И седая вязь
Снега,
сгребаемого к обочинам,
неба,
раскинувшего крылья.
И была ночь.
До рассвета – пряная, наша, пусть и порочная.
А рассвет – совершенно белый и обессиленный,
влажным туманом на простыни лёгший
клочьями.
И было утро. Одно,
о котором забыть – проклятие,
преступление против самих себя,
против друг друга и целого мира.
Последнее утро перед прощаньем/слезами/моим распятием,
в котором есть только он,
совсем сонный,
бездумно/безумно любимый…
|