Кати с последней парты

""И вдруг раздался звонок…" — вторая повесть М. Халаши, выходящая на русском языке; первая — "На последней парте" — была опубликована в Советском Союзе в 1968 году.
...В классе на Кати смотрят как на дикарку, с ней даже никто не хочет сидеть на одной парте (отсюда и название — "На последней парте"). Девочка-цыганка нелегко расстается со своими привычками, прежними взглядами, с ней случится много грустных и смешных историй, прежде чем она найдет свое место в коллективе, прежде чем у нее появятся в классе друзья.
...История Кати Лакатош взволновала ребят, заставила их над многим задуматься.
...История Кати была пережита ребятами в зрительном зале, заставила по-иному взглянуть на "цыганский вопрос""

из предисловия к книге венгерской писательницы Марии Халаши "И вдруг раздался звонок", 1979 года

"После того, как рядом с их лачугой вырезали несколько цыганских семей, Мари и её дети стали жить в атмосфере постоянного страха. Кто следующий на очереди? Как выглядят убийцы? Где искать защиты? Когда ночью слышится тревожный шум, Мари успокаивает детей: «Это просто ветер». Но так ли это на самом деле? Камерная драма об истреблении венгерских цыган, основанная на реальных событиях, ограничивается всего одним днём из жизни семьи Мари, днём, полным скрытого напряжения и будничного ужаса"

из рецензии на кинокартину Бенедека Флигауфа "Просто ветер"

"- Как же он набирает бусы с ДЦП?
- Так. Как может. Мы закрепляем ему леску, одной рукой он к ней бусины подносит. Все должны работать. Иначе мы совсем умрём. Но мы всё равно умрём. Нам все говорят"

разговор

Девочка Кати давно не была за последней партой -
волосы Кати седы, ей всё-таки семьдесят лет.
Кати кидает на стол по четыре сальные карты.
Пики и крести рябят и рябят на столе.
У Кати были друзья, любовь и работа:
сорок лет поварихой в пештском кафе.
Дочка, Мари, два сына, Марцель и Отто;
муж, сантехник, всегда слегка подшофе.
Муж упал под поезд ещё в девяностом.
Дети, на радость, родили по двое внучат.
Боже, как было когда-то Кати просто;
жить, веселиться, работать и даже скучать.
Шестеро внуков! Дюжина смуглых пяток,
ручек чумазых двенадцать и чёрных глаз.
Старший - счастливец. Машет с отцом лопатой,
робу надел после девятого класса.
Братик его, с ДЦП, набирает бусы -
Мари их носит на рынок, сдаёт по сто.
В общем, живут. Переносят слова-укусы,
в ужин едят то ужин, то чай пустой.
Марцела дочки... что тут скажешь, такие
нынче пошли времена. Одна - стоит
ночью в короткой юбке, вторая, Кинги,
села - и это в неполные двадцать пять свои.
Что-то украла на рынке ради дозы.
Кто-то её надоумил - пойти украсть.
Кати моргает, стирая веками слёзы.
Карты ложатся ровно - к масти масть.
Отто с женой и детьми - в село уехал.
Домик купил - развалюху. На свадьбах играл.
Всё обещался в гости - и всё не к спеху...
Боже мой, кто же знал тогда, кто же знал! -
всех четверых за ночь. И - никто не видел.
Да и кому интересно, о чём цыгане кричат...
Матери сына похоронить обидно;
но каково тогда бабке - малых внучат?
Как не сошла с ума, глядя в чёрные лица;
над четырьмя гробами - осталась жива...
Что теперь толку рыдать, метаться и злиться -
если растёт над лицами близких трава...
Карты закончились. Кати глядит и не смотрит.
Окна за тканью цветочной полночно-темны.
В семьдесят снова принять, что разного сорта
люди бывают - непросто.
Кончаются
дни.