прочитай и поймёшь кого любишь

Зал затих торжественно и строго.
зазвучал уверенный аккорд,
отошла Косая от порога
мне теперь не страшен черт.

Понеслися взмыленные кони
а в театре времени - аншлаг,
я гляжу на стертые ладони,
сам себе и друг, и лютый враг.

Гамлет озадаченный и хмурый,
тень отца крадется по стене,
на полу расставлены фигуры,
приглашенье к шахматной войне.

Мне антракт запомнится надолго.
репортеры скачут как козлы.
правда ли, скажите, в черной волге,
Вас в восьмидесятом увезли.

На лубянке долго вербовали
и тайком отправили в Париж.
обещали льготы и медали.
расскажи, ну что же ты молчишь?!

Иль хмельной переборщили жижи,
встав на лыжи в летнюю жару,
фамильярность с детства ненавижу
и азарт площадной не люблю.

Человечью глупость не измерить
из нее сплетается клубок.
я гримерной запираю двери,
на большой увесистый замок.

Да жуки проскальзывают в щели,
предвкушая жирненький улов,
в море капитан обходит мели,
на земле ж нельзя без кулаков.

Обещанье, данное не драться,
не нарушу, ускоряя ход часов.
или обнаглевшим папарацам,
убегать придется без зубов.

Кто схоронен был на самом деле
из начальства иль из мелюзги,
я держусь, ребята еле-еле
охлаждая волею мозги.

Зазвенел звонок и на подмостки.
вышел принц, страдающий опять.
растворились в зале недоноски,
ох! успеть бы только, доиграть.

Ограничив сроки до предела
ускользает время в решето,
как кусок исписанного мела,
я ни тот и все вокруг ни то.

Дотянуть последние мгновенья,
В суррогатном теле дрожь и боль
я с Косой пойду на соглашенье,
хуже смерти прерванная роль.

А Старуха подползает тихо,
шепчет в ухо - погоди чуток.
репортеры подняли шумиху
пол часа даю на посошок.

Гнать по полной, и без перерыва,
как на потной лошади верхом,
уходить положено красиво
и на этом свете и на том.

Гул оваций, рев, аплодисменты,
вызывают зрители на бис.
Ни к чему пустые сантименты,
вверх взлетая, ощущаю низ.

Может быть, в июльский полдень жаркий
навестить удастся уголок,
где любил, писал стихи и байки,
водку пил и был не одинок.

Все прервалось резко и сурово.
вместо сцены плиты и кресты.
я вернулся в прежние оковы,
на снегу, истоптанном цветы.

Мир загробный стал родней и ближе
воскрешенье - сказка при луне.
обездвижен, наголо острижен,
но собой доволен я вполне.

Отдохну, а после снова в люди,
принимайте гостя, кто там есть?
Даже если никого не будет
временную одолею взвесь.

Над Москвою стужа ледяная,
с бытием меняется исход.
эту явь теперь воспринимаю
как реальный правый поворот.

Встало Солнце в венчике узорном,
колокольни начали трезвон,
воронье взметнулось тучей черной,
и толпа явилась на поклон.

Захрипели враз магнитофоны,
как дверные старые звонки.
различаю шапки и погоны
тех, с кем развлекался в "поддавки."

А мороз крепчает хрустко - звонкий,
покраснели щеки и носы,
сторожа припрятали двустволки,
убрались озябнувшие псы.

Помянули, спели и сплясали.
расползаясь затемно домой.
некоторые, правда, отъезжали,
рассказав, как зналися со мной.

Между небом и землей зависший,
ни живой, ни мертвый, ни какой,
стихотворной согреваюсь пищей
за упруго-тонкою стеной.
Прoкoммeнтировaть