Цикл стихов про Афганистан

***

Вновь непокорный беркут – в синеве.
На солнце пятна, воспоминанья о зиме.
О гололедице, сугробах, льду на реке,
и за околицей во сне тоскующей ветле.
Такая уж ненастная погода.
Пилить опять придется пулю...
Гнать самогон на костерке,
а сослуживцы спешат по вестибюлю
на Огарева – житье там, подобно в тюрьме.

Сомнения в невинности – может и была вина ?
Соскучился – безмерно хочется терпкого вина.
Глюкоза в вену сочится по игле
в зашторенных глазах сплошная белена,
и в кружке потускнела за поражение звезда.
Виденья. Час истины. Закончились патроны.
Стая черных аистов исчезла в древних схронах,
а на азалиях нектар пьют махаоны,
вновь пережил предательство своих – зеленых…

Устал бояться полосы жестких измен…
Нас ждут засады на каждой каменной тропе.
В Афганистане не знают слова джентльмен.
Здесь бьют прикладом из-за угла по голове….

Что станет с нами ? – Святой Отец прости !
Случилось так – по горло мы в крови.
Нам в неизвестное врата откроют ключари,
нас обыватель грязью обольет – изгои мы.

В руках усталых – небесный камень лазурит ,
на шее в золотой оправе он чудеса творит.
А душу православную спасает сердолик
и никогда нас не поймет – пуштун или таджик.

***

А на Арбате сациви – шашлычная Кавказ,
баранина по- карски, весьма приличный джаз.

На днях от крови отстирал тельняшку
ласкал клокастую, бродячую дворняжку.

Про одинокий айсберг играет дочка на фоно,
скупые слезы не держит арафатки решето.

На сцене оперетты Примадонна –
дуэт Татьяна Шмыга с Васильевым Герардом
а в сводке – друг погиб в Герате.


***

И лежа на броне, ты созерцаешь южный крест.
Господь не выдаст, а враг не съест.
И в горы выбрали свой путь скитальцы
и сняли кольца, чтоб не блестели пальцы.

Разбитые колени. По телу пробегает – дрожь.
И снят с предохранителя братишка АКС.
В деревне под Москвой колосится рожь
трехсотых нынче не закончился реестр.

И краской типографской пахнут чеки.
Валютой уплачено за то, что стал мишенью,
в "березках" права качают с войны калеки
а на Руси уставших от войны ждут испытания,
их приготовили кавказские абреки.

***

Переправа по бурной реке – шкуры коровьи.
История войны не знала бестолковей.
А над Кунаром в полночь тишина глухонемая
скучает в стойле по наезднику краса гнедая.

Обветрены искусанные от сомнений губы.
Всего с неделю провалялся в медсанбате.
И от махорки пожелтели вставные зубы,
Ты вновь с друзьями в песочном маскхалате.

И алый пот – плоть покрывал без передышки.
И пляски дикие посреди камней фонтанов,
в экстазе танцевали совсем еще мальчишки,
средь запахов магнолий и маковых делянок.

В минуту передышки, по кругу ходит сигарета,
глубокие затяжки прячешь в кулаке,
и пепел на ладони ничтожный,
рыжий рубль – простой советский
на счастье – в рваном кошельке.

***

В ущелье взрывы. И мозг выносит едкий дым.
Не прилетит на помощь спасатель – вертолет.
Кому-то с тал суждено остаться молодым ,
коварный стингер прервёт трепещущий полет.

А кто-то камнем с неба, и белая измята простыня.
Порой от нас ушедшим навсегда
надоедала в горах пустая беготня,
и понимали , что никогда окопникам
светить не будет – та желтая, заветная звезда…

***

Мое Эго осталось в горах. А кто-то другой –
с сединой, и совсем не такой озорной,
грустным подранком вернулся домой.
Сколько радостных было побед ?
Каждый шаг по брусчатке нетерпимая боль.
А теперь ты чужой, а без палочки – ноль.

И не было морфина. И боль бросала в дрожь,
и пулю извлекая – неровный кожи крой.
Каштана ветку закусив – терпел.
Каленой на огне иглой накладывались швы,
другой от боли, встал бы на дыбы.
До батальона был лишь день ходьбы.

Может кто-то, когда-то вспомнит про нас
фотографии в архиве – профиль, анфас
под чистую докторицами забракован.
Как много исписано пустых страниц ?
Как приходилось любить белых тигриц ?
Уколы. На одиночество переаттестован.

На площади, возле мечети крошил я хлеб,
и от судьбы не требовал нескромных векселей.
Воркуют и курлычут стайки сытых голубей.
От солнца защитит прохлада платановых аллей.
Идеалист всегда готовый поддержать калек,
мечтатель – белая ворона среди коллег.


***

Ворчит сварливо зеленый, злобный какаду.
А новый старший – тугодум и самодур.
И в замкнутом пространстве не враждуй,
и пожалеет календарь, отмерив, сроки.
тревог внезапных, инструктажей, разводов
и полумраки закатов солнца и восходов.

Камин. Убитая береза проливает слезы.
Сосед по пьяни объелся белены.
Бессвязно заплетается язык
и пробы требует еще незрелый,
поставленный в сенях бродить изыск.

Порою раздается жалкий, мышиный писк.
На стенках тени безликих кровопийц.
С пол-литра спирта в горло – утопизм.
Каприз последний – бенефис.
Не верится, что пережил всех крыс.

В ночь на соседней вилле играет танго.
И женщина чужая танцует, играет и поет.
Одним глазком увидеть это волшебство,
и неприглядно даже в мыслях воровство,
но верности падение предречено.

***

И нет в карманах документов.
И АКМ – бессменный пропуск,
и пуля калибр 5.45
всего лишь миллиметров –
у всех советников советских.
А в каждом кишлаке свой шах,
на каменной доске
совсем не просто ставить мат.

Прохлада рано утром и трава в росе,
ждешь вылета на взлетной полосе.
Постирана песочка, новый тельник
и нет в кармане местных денег.
Кругами вертолет заходит на посадку,
отстреливаясь веером ракет
а стингер прет на тепловое излученье,
летать, предпочитая на яркий свет.

Как птица камнем падаем в ущелье.
Не ожидалось чистилищем
таково наглого удара.
Кишлак Нова – ворота ада
и черный аист из злого Пакистана
свою трубу на нас нацелил,
но поздно, от результата я пьянею,
за этот бой я благодарен небу.

Ходить по лезвию ножа без всяких виз,
с огнем врываясь в двери
граната отбирает чужую жизнь.
В каких домах я только не был.
В дувалах нищих и расписных дворцах,
в пещерах темных, где вечный мрак,
таит заряды смерти про запас
и каменный Будды смотрят мимо нас.

***

Мне снится – я дикий, глупый зверь.
И Витька Осипенко кричит: В кусты,
возьми левей и правым будешь.
Сегодня сохранишь
без прикупа шальную жизнь.
Амбиции оставь и откажись от них,
Ухмылка и страданья на его лице–
он правду не напишет Дарье о войне.

Он в скотской жизни верный друг.
Хамелеон – в бою не любит
работать напоказ.
Но каждый раз афганский батальон,
выполнив приказ, почти, что без потерь
достойно возвращался в Асадабад.
А после бани пятьсот грамм,
и храп, и дверь он закрывал от нас.

Мангусту не страшна ни кобра, ни гюрза.
любую поглотит отраву и не подавится
и глядя в небеса, скупая катится слеза
и голоса поведают, как кончится война.
КПВТ, разрыв патрона у лица
во время боя – контузия,
он не косил под дурака
на завтра вновь была война.

Приснилось мне – я не умру от ран
и долго проживу, чтобы поведать
своим внучкам
про ту никчемную, кровавую войну.
Я маргинал, хотя еще не очень стар.
Мне хочется туда, где пробежали
наши лучшие года, а южный крест
… в душе моей остался навсегда.

Без веры – убогое существованье,
подмена идеалов, разгул предательств.
Я по рожденью православный,
в намоленном крещеный храме.
А жизнь меня заставила познать Коран.
Я наивно предан своим сомненьям и стихам.