Мой вагон отправлялся из Пскова,
мой шикарный купейный вагон,
как прощальное верное слово,
впрочем, это совсем о другом.
Мой сосед по купе - офицерик,
симпатичный безусый юнец,
доставал из (откуда?) бестселлер,
помидоры и резал, подлец.
Не подлец. Пошутил я. Прекрасный
мне достался попутчик, пока
две свободных Елены Пристрастных
ни составили нам, дуракам...
Ну понятно. Знакомство. Беседа.
Я блистаю своим языком.
И одна всё глядит на соседа,
а другая - сперва ни о ком
не мечтала так явно и грубо,
а потом (или кажется мне?) -
о соседе... Помилуйте, глупо,
Лена, подло и глупо вполне!
Я галантно и светски болтаю -
соловей, соловьем, соловью -
о Берлине , о русском Китае
и о том, как обоих люблю.
Раз вопросик. Еще раз вопросик.
И опять - тишиной тишина...
...А другая всё косит и косит
на соседа - не мать, не жена.
Ладно, думаю. Ехать далече.
Попоёте еще у меня.
А сосед, хоть не вечер, не вече,
отрубается спать и "Коня"
(так бестселлер, по-моему, звался)
привязал под подушку... Ну чё,
я для вас не на шутку старался:
поцелуйте мне горячо.
И одна - ну, вон та, что покраше
(и глупее, увы и увы) -
н а г р у б и л а товарищу Саше...
О Пристрастная, Вы - не правы!
Оный Саша, как всякий военный,
подшутил над Еленой опять
и уплыл закоулки Вселенной
довоенной метлой подметать.
Спит вагон. Мне не спится. Елены -
что одна, что другая - в тоске.
Не болтается мне. Откровенно:
слов не стало в моем - языке.
Ладно, выпью-ка чаю с вареньем.
Повожу по бумаге пером...
По Христу это будет - смиренье,
а по Хаму - дешевый облом.
Обломайтесь, дешевые хамы.
О смиритесь, младенцы Христа...
...В это утро я вышел у храма,
где Невеста - светла и чиста.
|