Мимо дома Бродского Иосифа,
мимо храма мученика Божьего,
мы с тобой бродили чуткой осенью,
не имея ничего похожего
на каретке памяти, и синтаксис
разговоров наших о насельниках
улицы переходил на искренность
в духе скоморохов и гусельников.
Может, где-то здесь живет Коровичев,
не скажу о гении Аль Ферниса,
ибо Питер центра это помочи
для любого пишущего ленинца,
незаметно добрели до Лиговки,
телеграмму дали откровенную,
хиппи проходящие пиликали
нам свою страну обыкновенную.
Я увидел юного Иосифа
и представил клетку коммунальную,
где он начинал иные прописи,
нежели то принято в кагале, и
почему-то захотелось сызнова
из конца в конец пройти по Пестеля,
где твоя любовь живая вызнала
о моей охаянной конфессии.
А сердечник Летов без пасифика,
и не помышляющий о вечности,
крикнул: "Здесь лажовая специфика!
Сразу видно: кем-то обеспечена!.."
И я вспомнил Пестеля, судьбу его,
дикие и злые преступления,
суд и недостойное Кукуева
пред судом и казнью поведение.
Улица совсем иная, тихая,
как-то вдохновенна по-осеннему;
Летов возле храма спорил с Игорем -
тезкой дурака и воскресения.
Это уже, стало быть, три Игоря
на одной и той же нежной улице
не ценили графомана Пригова -
супермэтра всей столичной курицы.
Правильно, Егорушка (ведь Игорь ты
по любым докУментам и метрикам),
и мою хорошую не Викою
звали и зовут по тем поребрикам.
Лиговка... прими к себе усталого,
Пестель пройден до конца и выстрадан,
нам бы до вокзала, до вокзала бы,
а потом - до русской тихой пристани.
...Дождик, дождик, капаешь по капельке,
жалуешься маменьке на Пестеля...
Может, распогодится, как в Африке.
Может, даже сменится конфессия,
но не отменить прогулки утренней
в том далеком незабвенном городе,
благо ничего не перепутали
ночники писателя на проводе.
|