ЗЕБРА

Красный плащ да желтый лён,
желтый лен да красный плащ,
как он был в тебя влюблен
этот смех и этот плач.
Этот маленький разбег
самолета на дому,
где единственный ночлег
бутерброд кладет в суму.

Махаоном наших вер
в удивительный прорыв -
на виду ионосфер
под обломовский обрыв;
и дежурим у мостов
перевёрнутых "тойот";
и любуемся на слов
симфонический полет.

Это ласточка души,
где один прозрачный взгляд
заставляет жизнь прожить
пятьдесят на пятьдесят,
помощь зала не прося,
потому что это крест,
потому что это вся
операция "Отъезд".

Осторожнее, судьба
на редакторском мосту,
ты же знаешь и сама,
что нельзя пенять Христу,
и высокий кабинет
городских трамвайных пьес
обеспечивает свет
на излете наших мест.

По-английски бы сказать,
да не вместится в размер,
будем туфельку искать,
чтоб оставить всем пример -
на булгаковском посту
осторожных киевлян,
где на горничной звезду
прозревал не только я.

Колея ли, Алия,
али я не то пишу,
али сам я, как земля,
на оси своей вишу
и кружу тебя, как вальс
под любой Калининград,
и заталкиваю айс
в удивленный хит-парад.

Это поиски любви,
не забывшей о себе,
потому что это И,
а не ИЛИ на судьбе,
отраженной в зеркалах
речевых торпедных рек,
где не оникс и бдолах,
но работа и ночлег.

Почему я, как кретин,
лишь в замужних вижу свет,
а до прочих буратин
мне и дела как бы нет,
но зачем так усложнять
самому себе поход
хоть до ЗАГСа, хоть до, мать,
европейских несвобод.

Вот поступок, господа,
настоящий, а не тот,
что показывают, да,
под восторженный аборт,
где девчонки, Айболит,
тоже выспаться хотят,
превратившись в Маргарит
на один усталый взгляд.

Это вводная строфа:
так вставляют кирпичи
в стену общего родства,
где развешаны ключи
от гостиничных квартир,
их кроватей и столов,
и объявлен карантин
на общение полов.

Любо-дорого смотреть
на такой ажиотаж.
Я хотел бы умереть
за возлюбленный типаж,
если было бы там то,
что я истинно люблю,
чтобы снять с нее пальто
и увидеть: мы в Раю.

Силуэт моих ночей
выражается и в том,
что на тысячу свечей
чинно пишется альбом,
и помощницы мои
ничего не говорят
о компьютере любви -
принимающего яд.

Не найти магнитофон
в этом городе газет,
остается только тон
эротических бесед,
и под прессом чепухи
прорастают из земли
эти честные стихи
ослепительной любви.

Вижу: пленница, Кавказ
на брильянтовой руке,
жаль, что это не про нас,
жаль, что это вдалеке,
я бы живо пригласил
эту девушку на рейс,
где всегда хватает сил
на скакалку Блинды Мейс.

Кто она? Любая из
мной увиденных душой.
Се, не фабрика актрис
телешоу за межой,
но мгновения, едва
уловимые на глаз,
мне показывают: да,
здесь возможен Ренессанс.

И работы и семьи
и восторженных сердец
на виду Всея Земли
в перекрестии колец,
или просто красоты
отношений и стихов,
что немало, если ты
слышишь музыку веков.

И спасибо вам за всё:
за эфиры, за лапту,
где неслыханный позёр
набирает высоту,
потому что это мяч,
достигающий полей,
очень уж посыл горяч
у небесных алтарей.

Где Лизетта, скажем, Зэт
поиграла бы в снежки,
и внимательный ответ
превратился бы в жарки,
и Январь бы ей сказал:
- Извините, это приз
добровольных наших зал,
танцевавших Вальс-Каприз.

...Снова "зебра", переход,
подождите, господа,
пусть девчонка перейдет
через эти города,
потому что у нее
темперамент через край:
и янтарь в душе и мёд,
как бывает in the sky.