ИНАЧЕ НЕЛЬЗЯ

В этом городе небо синеет,
в этом городе пух с тополей
облетает, коснуться не смея
и души и одежды моей.

Впрочем, смея. Да как еще смея.
Но отвечу вам, как на духу:
воспевая и женщин и семя,
всё же рыло мое - не в пуху!

Не в пуху - потому что я верю.
Не в пуху - потому что люблю.
Не в пуху - потому что Эффея,
на глазах у которой пою,

снизошла до меня... Боже, Боже,
или я до нее снизошел?
Мы ведь с нею во многом похожи.
Кто я ей? - да обычный прохожий.
Отчего же нам так хорошо!

Оттого, что не делаю пакости.
Оттого, что надежда - со мною.
Оттого, что в печали и в радости
буду петь для нее над луною.

Мне легко. И спокойно. И весело.
Без оленя, без "вольво", без вЕлика.
Разодетое местное месиво
от любимой впадает в истерику.

Все какие-то крупные девушки,
неизящные, обувь имеющие
ну не менее сорокового.
А у ней 33 - так и в древности
выбирали из золушек в женщины,
ни одной хоккеистки здоровой.

И душа у нее необычная.
Пусть порой и морозила глупости,
но для женщины это привычно,
обаятельно даже; а трудности

избываются нашим общением,
нашим взглядом на жизнь независтливым,
как осеннее это свечение
на опавших сентябрьских листьях.

Посвященная... неотягченная,
пусть порой обо мне забывающая,
однова на любовь обреченная
и в объятиях мужа мечтающая -

хоть о том, что оставлю в покое.
Я покой обеспечил нешуточный.
Подгоняемый легкой рукою
к осознанию вещей минуточки,

где Христос, где по чину Исайи мы
вкруг анАлоя - да со свечами.
И прощайте, советские сальные
берлиозы. И здравствуй, венчание!

И молчание - в свадебном "бьЮике",
и воистину небо Эсфири...
Как-то так, прибалдевшие Рюрики.
А иначе не стОит усилия.

А иначе не стОит поэзии.
А иначе не стОит полемики.
А иначе любые конфессии
суть не больше зарплаты в Америке.

Да пишите вы всё, что вам пишется.
Мне-то что... мне отныне в парении
однова: что у Пушкина ижица,
что у Пети Маньковского - Премия,

Академией Королевскою
присужденная, притороченная.
Там уже не Америка - Швеция.
И весь мир под ногами заточенного

под простой телеграф настроения,
выражения собственной личности,
ну а что она редко в сомнении,
так на то мы не в храме, а в птичнике.

Я любя... не сердитесь на Игоря.
Ну а если не можете, что же,
то сердитесь. Украшена иглами
Клеопатра моя непохожая.

Мы же ёжики...

Милая, чуткая,
никуда от супруга не девшаяся,
никогда не закончу Предчувствия,
а оно до зела наболевшее.

Невозможно иначе, любимая.
Слишком много их было и не было.
Даже здесь... на крылах херувима
вырывайся в свободное небо.