По лужам и камням в промозглый серый день,
На радость детворе и уличному сброду,
Тащили женщину, похожую на тень,
Со слов священника "вредившую народу".
Кричал старик, что ведьма не уйдет
От чистого огня и божьего презрения,
И дьявол ей теперь на помощь не придет,
Ей не дождаться от епископа прощения.
Торговка рыбой все крестилась жадно,
Как будто душу от проклятия стерегла,
И думала: "Сожгут ее - и ладно -
Сама себя в миру не сберегла.
Зачем была так в мыслях дерзновенна?
Зачем открыто так блистала красотой?
Зачем в поступках оставалась откровенна?
Теперь поплатится никчемной головой".
Сапожник спорил, робко возражая:
"Ей надо часть грехов ее простить,
Она грешила, умысла не зная,
Ей можно только руки отрубить".
Убогий старец, отойдя от стенки,
Спешил заступникам немедля возразить:
"Еще ей надо вывихнуть коленки,
Чтоб больше не смогла она ходить".
Пока мужчины, женщины и дети
В своей безмерной упражнялись доброте,
Истерзанное тело рвали плети,
Глухими стонами летая в высоте.
Все праведники встали полукругом
Вокруг костра, где будут ведьму жечь,
И некому уже идти за плугом,
Собрались все, чтоб мир от зла сберечь.
А зло обмякло, на столбе повиснув,
Глаза уже не в силах приоткрыть,
Смирившись с участью, сильнее зубы стиснув,
Хотело все скорее прекратить.
И только в памяти собравшегося люда
Остались слезы, закипавшие в огне,
Палач сказал: "Пойдемте все отсюда,
Расскажем всем об этом светлом дне!"
|