… скажет он потом.

Что ты скажешь потом,
Когда сон станет явью?
Кулебяки с форшмаком
Превратятся в навоз,
Черно-белый флагшток –
Искробрызжущим крахом,
Рифма будет нуднее
Самых гнуснейших проз.

Ну, а ей невдомёк.
Что ей, злой и чопорной.
Карантин не истёк.
Бейся в раму ступнёй,
Сердце в шлак изожги,
Лай строкою топорной.
Может быть со щитом,
Но суставы в крови.

А секунды идут,
Уползают годами.
Лишь сказал: «Двадцать пять»,
А и нету её.
Что же делать мне с ней,
Как же быть со стихами?
Неужели всё – ложь?
И призванье моё?

Где раздолье пера?
Для себя, да и только.
Для неё – Фалалей,
Белый бык в крем-брюле.
Чешет нёбо язык.
Ох, как приторно горько
Всё, что можно… Нельзя?
Лучше… на помеле!