Я видел миг до катастрофы,
когда ходил блажен и пьян:
с утра расстёгивали кофры
и распленяли обезьян
фотографические дядьки,
у Дюка плавились менты,
клеши и ленты шли на млядки,
не дожидаясь темноты,
трамваи пятого маршрута
везли селёдок на Фонтан,
и было страшно почему-то.
Рогуль, Кувалда и Ботан
ещё не висли на каштанах,
на стенах, окнах и столбах,
но было страшно.
Было странно
от вида вышитых рубах
под чёрно-красной колыханкой
там, у вокзала, где века
таксисты бьются за стоянку
и рвут багаж у седока,
божась доставить в тёплом виде.
Я пил дешёвое "Мiцне"
и был далёк от всех политик
на круглой, в общем-то, Земле,
но было страшно, как младенцу
в полночной темени, когда
тихоня-мама, скрипнув дверцей,
уходит к папе -
навсегда,
и каждый кактус, каждый фикус
хранит оскал. Спасенья нет.
И будет дичь, и будет дикость
всепожирающих побед.
Я был тогда ещё в Единой,
я пил от страха быть собой,
сойти с ума и взять дубину,
и встать с идущим на убой
плечом к плечу.
Когда ныряю
в дыру Ютуба - вижу юг:
всё тот же люд и хаты с краю,
всё те же лестница и Дюк,
всё тот же город, то же море,
всё те же дозы пития,
и только морды на заборе
закрыли надпись:
"Здесь был я".
|