Тревога - домашняя живность,
и сдохнет на воле.
А здесь
огромная тварь поселилась,
рычит у порога: не лезь, -
попробуй, отвадь.
На рассвете
зверюга улыбит оскал,
шипит в подгоревшем омлете,
дежурно плюёт в мой бокал
и ставит подножки.
Я выгрыз
на пульте зелёную "play",
но хмурый, нетворческий кризис,
воссел и канючит:
- Налей!
Налил.
А в прокуренной ванной
с утра громыхает АТО;
меняю рассветные планы:
сегодня без душа.
Зато
имею в запасе минуты
осилить шнурков макраме,
надеть портупейные путы,
наплакать записку жене,
и - прочь.
Не пускает, скотина,
рычит и на "фу", и на "брысь".
Решусь - отрублю и подкину
немытую, левую кисть:
- Грызи!
Перепачканный кровью,
сбегу и, наверно, помру.
Приди к моему изголовью,
поведай про смерть на миру
другим - безголосым тетерям,
не знающим горя с утра.
Я выжил. Какая потеря.
Семь-тридцать.
Будильник.
Пора.
|