Нагло спорю с дождём: кто кого переплачет?
Он, конечно же, знал горя больше, чем я.
Не пьянит алкоголь, не читается Пратчетт,
И осклизла от сырости душной скамья.
У меня капюшон, как у странника, скроет
За тенистою маской худое лицо.
Под полою плаща ветер загнанно воет,
И напрасно заждалось в двух метрах крыльцо.
Я читал между строк пешеходных разметок
Что-то скрытое, смытое, алое - мел
Не удержится долго. Но ловок и меток
Тот, кто смотрит в венок, словно снайпер в прицел.
Он увидит, как в небе срываются рейсы,
Как ослаб белый парус, заждавшись Норд-Ост.
Как древесный лишай, столь похожий на пейсы,
Ждёт лесного огня, как еврей - Холокост...
Расстреляй эти вечно больные фантомы,
Упокой, раз не принял их в гости Господь.
Не забудь и про нас - тех, кто с ними знакомы...
Расстреляй, убери, разгони, распогодь.
А потом тот венок почернеет, и в круге
Зазияет ужасного космоса брешь.
Что мы знаем о ней? О дожде? Друг о друге?
Ты в блокаду кого или что жадно съешь?
И по ком вянет пластик, тряпичные маки -
Чей, в конце-то концов, сей терновый венец?...
Голоса в голове меня рвут, как собаки,
И никак не разгонит их свору свинец.
|