А под ногами - шёпот выжженного лета...

В привычках осени загнать, как крысу, в угол, вцепиться мёртвой хваткой, к стенке припереть,
за нити мыслей дёргать, превращая в кукол, страдать простудной хворью и хандрой болеть.
Под горло ком подкатит волей рыжей стервы, чей взгляд - ствола зрачок бездонный у виска,
ни к чёрту, в хлам изорванные нервы, плитой могильной давит на душу тоска.

А под ногами – шёпот выжженного лета, ему могилой – стылый безразличный город,
в себе хранящий, в подражание Тибету, в каналах улиц-вен высокогорья холод,
одетый осенью в оранжевую тогу, почти достигший просветленья ламы,
безбожник, прикрывающийся Богом, пуская пыль в глаза постройкой новых храмов.

У рыжей стервы свой «родной» молитвослов… всё чаще в блеклых снов химеры на рассвете
сквозь отдалённый стон глухой колоколов простужено псалмы вплетает ветер…
звучит призывное «Покайся и приди…», зовёт покинуть душу тела бренный стапель,
и, отозвавшись лёгкой хрипотцой в груди, перерастает вдруг в сухой надрывный кашель.

Во мне нет веры крестоносцам-куполам, колоколам, взорвавшим небо перезвоном:
осенний сплин - алтарь безмолвия и храм, а осень-стерва - чудотворная икона…
До мрака вечности - довольно сделать шаг, поставив точку в жизни грубо и нелепо,
но не пробить душе свинцовый саркофаг брони гробницы неприветливого неба.

«Нетленка», сломанная чувством, на мели, застряв с изорванными в клочья парусами,
мольбу несёт к рыжеволосой «Исцели!», перед дождём крестясь, как перед образами…
Но на губах сухих - слезы небесной соль, от веры в Бога – только сбитые колени…
Лишь в степень n-ную возведенная боль – один из верных вариантов исцеления…

Никто не знает, сколько лет придётся тлеть первопричине, получившей статус боли:
отныне мне лишь этой осенью болеть, исход которой я переписать не волен.
В ней под ногами – шёпот выжженного лета, ему могилой – стылый безразличный город,
в себе хранящий, в подражание Тибету, в каналах улиц-вен высокогорья холод.

В ней за нелепым броским китчем напоказ апокалиптика внезапных расставаний –
в ней холод цвета неба глаз и горечь фраз, и безысходность ежедневных ожиданий.