Этюд в партере

Обволокла провинция. Застрял, похоже, крепко
в гостинице сызра́нской - московским мирным греком.
Ни рек, ни раков - нечего ловить.
Летел на две недели, торчу уже шестую,
статичность огородная торжественно швартует
ракету к бую в медленной крови.

Всё водоёмней образы - безрыбье... и театром
пренебрегать немыслимо. Настроюсь, как на тантру -
досуг в буфете местного ДТ.
Душе не сильно трепетно. Не разовьюсь - развеюсь.
Ведь я не завсегдатай /видал помельпоменистей/
Пусть взмахи ве́еров и мой понизят темп.

Геката астеничная, пенсионерка-леди –
и пафоса хватило им, и реквизитной меди
на славу и на вычурность колец.
Макбе́т, состав четвёртый, с пузцом и ипотекой,
диапазон известности "никто - напомни - некто".
Им зал страшнее, чем Бирнамский лес.

Но вдруг Макбет всмотрелся в пророческую чащу
и как-то понял, видимо, что я – не настоящий,
что быть меня тут вовсе не должно,
что Сызрань и театр мне совсем не по фэншую,
что, как и он, вживаюсь в роль - неблизкую, чужую,
что серый ил всосал меня на дно.

Он дал! По Станиславскому: себя и сверхзадачу,
он вдохновенно убивал и предавал всё гадче,
а труппа воспарила вслед за ним.
Скрипят суставы чувств, трещат эмоций жилы,
сосуды дарований исторгли диких джиннов.
И это всё - передо мной одним.

Как будто это я из темноты играю -
то лицедейский бог меня изгнал из рая,
а их созда́л из моего ребра.
«Неважно где и с кем – живи себе взаправду» –
от этой простоты несло актёрским адом…
и даже стало страшно умирать.