Сирота

Майор продолжал, а батюшка Парфений с интересным вниманием слушал.
- Так вот слушай дальше, как я матери-то лишился. Продолжил, чуть ли не всхлипывая:
- Дальше написано, сколько помню, но эту я запись помню почти дословно, несколько раз перечитывал и, можно сказать, изучил: « Город встретил угрюмо, настороженно. Время клонилось к полуночи. Редкие прохожие торопливо расходились по домам. В центре Мондомира было чуть теплее, а ветер дул тише. Я не спеша, поднялся на этаж. Постоял около своих дверей, прежде чем открыть их. Послышался собачий лай, а потом стук от мощных взмахов овчариного хвоста. На призывной лай встала жена.
Вид у неё был нездоровый. Видно было, как она располнела животом. Она нехотя поприветствовала меня, не вызвав из себя и подобие улыбки, как сомнамбула повернулась и пошла восвояси, оставив мужа с чемоданом у порога».
- Больше и больше у меня этот человек вызывает отвращения, даже как у мужика, хотя мы должны быть вроде как солидарны против женщин, поп даже сплюнул, что за ним никогда не водилось, насколько его знал Майор.
-Поддакнув попу, Майор продолжил дальше свой рассказ. Слушай, батюшка, защитник ты мой! И начал снова вспоминать, до мельчайших подробностей, как оно всё случилось и, как он оказался без матери. Вот, он что пишет далее: «Похоже, совсем не ждала? Предчувствие сбывалось. В этот вечер мы поругались, больше возмущался я, нежели она. На следующий день у неё был день рождения. Человеку исполнялось 35 лет, круглая дата, юбилей. Этот возраст люди считают вершиной жизни. Не отметить этот день было бы большой несправедливостью, хотя мне совсем этого и не хотелось делать. Посмотрев на погоду, я увидел, что на небе низкие тёмные облака. Как-то было не весело и пасмурно на улице, но и на душе тоже. Народ как-то был одет по-осеннему. Капало с крыш, кое-где на крышах и листьях сохранился вчерашний град. Сопки казались какими-то пегашками, как масть лошади. На асфальте блестели студёные лужицы. В них отражался свинец небосвода. Закупив продуктов, я заскочил на базар за цветами. Купил три гвоздики».
- Хм! Даже не букет. Поёжился брезгливо поп Парфений. Сказывай, милашка!
-Так вот дальше: «Вернувшись, домой я застал именинницу в более благодушном настроении, нежели вчера. Играла музыка. Я сбавил звук, чуть было всё не испортил. Начали подумывать, как справить именины. Она хотела пригласить гостей – я категорически возражал. И решили отметить в кабаке, то бишь ресторане, а, может, и в кафе».
- Так вот здесь могу быть не совсем точным, батюшка, как-то запамятовал, где они его праздновали этот злополучный день рождения матушки? А что касаемо громкости музыки, так у меня маманя плоховато слышала. Как этого отец не знал – диву даюсь. Продолжаю из его написанного: « Вечер, начавшийся было вполне благопристойно, кончился большим скандалом. Началось с того, что мне захотелось выпить. Ну, думаю, закажу пол-литра беленькой водки и шампанское. Со всем этим я почти один справился. Незаметно для себя захмелел. Жена пила только газировку. И случился такой фактор: зашли вольнонаёмные женщины-сослуживцы. Мы поздоровались. Заиграла музыка. Я пригласил одну из них на танец. Не успели мы выйти в круг, как моя жёнушка коршуном кинулась наперерез и отстранила мою даму, заявляя, что своему мужу она не позволит ни с кем танцевать. Я готовый провалиться от стыда сквозь землю, вышел в вестибюль, чтобы успокоить нервы.
- Действительно, очень похоже, что он был больной? Опять покорчился от неприязни к отцу Майора Парфений. Продолжай, малютка, ты, несчастный! Тебя уже в утробе терзали эти двое, не подозревая и не кумекая, что ты всё слышал, будучи зародышем.
- Не знаю, конечно. Только вот интересная деталь у меня врезалась в детской памяти. Будто меня кто-то спрашивал: « Кем я хочу родиться?» Я, разумеется, ответил: « Мальчиком». После задали снова вопрос мне: «Почему?» Я им сказал, что хочу стать капитаном». Может быть, это Бог, батюшка, спрашивал? – С неподкупным вниманием поглядел Майор на попа. Думаю я сам Бог.
- Конечно, сынок. Бог. Всё на этом Белом Свете сотворено только Богом. Всё! Какая-то сила есть - это необъяснимый факт! А что дальше было между твоим отцом и матерью, ведай!
- Подперев кулаками художник голову, Майор продолжал рассказывать. Так вот, что я дальше вспомнил из написанного в дневнике моего отца: «Туда же пришли сослуживицы. Я у них попросил извинения за бестактное поведение своей жёнки. Они все гурьбой стали меня успокаивать. Откуда ни возьмись, появилась и она. Она с размаху влепила мне две пощёчины и, ругаясь, пошла в зал. Все ахнули, ошалело, глядя на меня, потом засуетились, заговорили, и через полминуты около меня был один швейцар, укоризненно качавший головой».
- Что это пощёчина для мужика, как щелчок нашкодившему ребёнку. Я бы ему штаны спустил. Привёл на сносях жену в ресторан, чтобы отметить её же день рождения, и давай заигрывать с другими бабами. Мало ему досталось? На обозрение надо было выставить его со спустившими штанами. Другим неповадно было бы? Как-то, поморщившись, прошепелявил поп.
- Тут, батюшка, я им не судья. Я даже сейчас их люблю, какими бы плохими родителями они не были. И мне их не хватает очень, даже сей день, батюшка. Ну, вот слушай дальше, что было, прошептал несчастный Майор, изрекая слова: « Гардеробщик подал мне пальто, и я пулей выскочил из ресторана. Все думали, что я тут же покараю нахалку, но выдержки хватило, чтобы не устраивать побоища прилюдно. Всё остальное проходило в горячем тумане».
Тут кто-то постучал в тюремную железную дверь. Майор второпях спрыгнул с нар попа и пошёл на своё лежбище, как северный тюлень или морж, наконец, как нерпа.
Батюшка поглядел на крепко спящих Майора и Витфара с отцовской любовью и жалостливо проныл:
- Малютки, просыпайтесь! Пора продолжать рыть, чтобы быть на воле. Волюшка наша недалече.

10 апреля 2015 год,
Крайний Север,
Больничный Городок.
Фото автора.