Джин (часть Ii)

Джин знал цену вещам и очень любил меняться. Возьмёт, бывало, какую-то вещь и сядет на место. Ждёт лакомства. Это значит, что надо идти меняться. Беру вкусненькое, меняюсь, получаю свою вещь обратно целой и невредимой. Это при условии, что цена устраивает. А если нет?… Кожаные перчатки, за кусочек хлеба, ни за что не отдаст. Добавляю ещё ломоть – нет, отворачивается и голову опускает. Добавляю кусок сахару – нет, мало. Свежую лепёшку сдабриваю маслом. О! Мы уже заинтересованно поглядываем, поднимаем ушки, морщим лобик: хочется всё это уже взять, но цену держать надо – снова опускаем глаза и отворачиваемся. Перед его носом освобождаю от обёрток пару конфет и добавляю к предыдущим дарам. Долго думаем, отворачиваемся, стараемся не смотреть на подарки, но всё-таки возвращаем перчатку. Значит, цена устроила. Договорились.
А кто главный пекарь в доме? Конечно Джин. Особенно любил печь блины. Устраивается поближе к плите и следит за процессом. Пока блин печётся, сидит спокойно, но вот блин почти в стадии готовности, Джин начинает морщить лобик, принюхиваться и поглядывать на сковороду – пора снимать. Я снимаю, а Джин внимательно прослеживает путь блина от сковороды до подноса, а потом за половником и следующей заливкой. И так пока не испечём всю стопку. Награда за помощь щедрая – блин, и не один. С каждой партии заварных – одно пирожное его. Спрашиваю: «Какое тебе?» Поставит передние лапы на стол нависнет в задумчивости над блюдом, а потом деликатно укажет носом на выбранное. Угощаю, глотает, не раскусив – разве можно портить красоту и такую вкусноту?
Пельмени? Это что-то особенное. Как-то раз зазвонил телефон, и мне пришлось выйти из кухни, оставив на разделочной доске сотню только что слепленных пельменей. Возвращаюсь через пару минут и вижу живописную картину: Джин, уверенно поставив передние лапы на стол, лопает пельмени одну за другой в строгом порядке соответственно их местоположения в ряду.
– Джин, что ты творишь?!
Он спокойно поворачивает массивную голову, а взгляд и наморщенный лоб красноречиво говорят: «Разве не видишь? Тебе помогаю – чищу доску от севера до юга…»
Пельмени пришлось лепить заново. Конечно же в присутствии помощника. Леплю пельменьку – у него лобик в складочку и смотрит не мигая, кладу готовую на доску – складочки исчезают, глазки опускаются…
А как он умел ждать и встречать! Его радости не было границ: огромные скачки по всей квартире, по дивану, по кроватям и, конечно же, лапы на плечи, но никогда не собьёт с ног и так изловчится ткнуть своим большим носом в висок, что очки останутся на месте.
Что в каком кармане находится, всегда знает. Подойдёт, ткнёт, вот тут, мол, лежит. Сядет и ждёт угощения. А иной раз и в карман свой нос сунет, знал, что бранить не буду.
Уборку делаю – он тут же бок подставляет: и меня пропылесось. Кто умывается – он рядом, лапы подаёт, помыть просит, а после мытья лапки вытереть надо салфеткой. Неописуемые минуты – это бритьё хозяина. Волшебный запах крема для бритья – и лицо хозяина будет с благоговением вылизано. Он считал это своим долгом. Бритьё без него не обходилось.
А однажды в загородный дом к нам пожаловали незваные гости. Толпа обкуренных, пьяных аборигенов, кое-кто из них в милицейской форме. Стучат палкой в окно (дом стоял близко от забора):
– Дай собаку! Пусть с моей погуляет…Ээ, брат, дай собаку, жалько что ли…
Ответ отрицательный.
– Чё?! Не дашь? Э, … , а то хуже будет, …
Ответ отрицательный.
– Э, метисикл отдай…
Ответ отрицательный. Вернее, никто ничего не отвечал ни первый раз, ни второй, ни третий, ни в какой. Оборону готовим. Они разворачивают машину и задним ходом бьют по воротам.
Джин готов порвать всю толпу на части, но слушается команды, сидит тихо рядом, только эмоции ненависти видно по вздыбленной шерстке на спине. Полугодовалая дочурка у меня на руках, беспокойства не выказывает – чувствует надёжную защиту. А за воротами крики, шум, окно в зале разбито – этого Джин уже стерпеть не мог, и до беснующейся толпы доносится грозный приглушённый рык дога. Бандиты притихают и вопросительно переглядываются, им становится не по себе, первобытный страх заползает под их грязные шкуры. Непонятный, никогда не слыханный грозный рокот, доносящийся из разбитого окна, наводит на них ужас и толпа постепенно рассеивается…
Джин очень любил кататься. Только заработает двигатель мотоцикла – он уже в коляске сидит и с нетерпением смотрит на ворота. На трассе у встречных водителей масса восхищения. Как-то ранним утром едем по проспекту, город еще спит, отдыхает перед наступлением дня, который зноем наполнит его до краёв. Отпускаем Джина и он легко несётся галопом рядом с мотоциклом со скоростью пятьдесят миль в час. Конец июня, выпускники школ встречают рассвет. Они красивой нарядной шеренгой идут нам навстречу, расступаются, пропуская нас. Мы слышим их весёлые восторженные крики. Мы запомнили этот миг и они, я уверена, тоже. Проспект мегаполиса, июнь, рассвет и, подобный пантере, летящий рядом с мотоциклом, дог…
Он прожил с нами десять лет и пять месяцев. Доги редко живут боль-ше, но Джин смог бы, если бы не…
Не могу представить как бы мы смогли преодолеть на машине в оди-ночку дикие пространства Кара-Кумов и Кызыл-Кумов среди зимы, и долину реки Иргиз, которую местное население называет «долиной смерти», если бы не он. В крепкий мороз там, случается, вороны замерзают на лету. А в ясную ночь звёзды светят так ярко, что, кажется, руку протяни и достанешь ближайшую, и луна, огромная, как солнце на закате. Джин отгонял от нас всех злых духов. Когда было пройдено по гололёду больше четырех тысяч километров и Семиглавый Мар, казалось, что все опасности уже позади, мы сделали очередную остановку. Джина отпустили поразмяться на снегу. Он в несколько прыжков достиг посадки и сунул нос в сугроб. Что он там успел найти – не знаю. Вся голова была в снегу и он весело продолжил носиться: чёрная грациозная пантера на белом снегу. Может быть ничего такого в том сугробе и не было, только ночью Джину стало плохо и все наши старания помочь ему были напрасны, а до ближайшего города была еще не одна сотня километров и. как известно, ветеринары ночью зимой по дорогам не ходят… Я усадила его к себе на колени, обнимала и просила потерпеть, что скоро доедем до города и найдём врача. Он слышал меня и понимал, а когда почувствовал последнее мгновение, то из последних сил, как бы прощаясь, прижался головой к самому моему сердцу и отдал мне своё последнее дыхание.
… А может быть он всё предчувствовал и его танец на снегу был прощальной песней…