Я ползал и искал места посуше,
Когда потоп нагнал меня уже.
Быть может, дело не в холодном душе,
А в сотый раз прострелянной душе.
В трехсотый раз разорвано штыком
Святое знамя боевого духа.
Мне выси подменяли потолком,
Там пели, только слушал я в пол уха.
Кому наука впрок, другим от стен
Отскакивало слов опровержение.
И комом навалившихся проблем
К нам приходило мира отторжение.
Мой горизонт ломался в трех местах,
Средь доблестных тирад родного мата.
Я в мебели сидел как в зеркалах,
Не чувствуя потребности возврата.
Коль скоро мне играть на двух фронтах,
Крутиться мелким бесом, улыбаться.
Я предпочел бы смех в похоронах,
Чем все осознавать и оставаться.
Раскалывая правду под орех,
Я сам не рад был ею отравиться.
Не знал я от сочувствия утех,
Как в этом вихре вдруг остановиться
И спрыгнуть на торчащие ножи,
Не закрывая глаз, молчать, не плакать.
Не смоет дождь цветные витражи,
Впустую разводя в дорогах слякоть.
И в беспокойстве опускался сон,
На голову как преданный палач.
В пыли лежал заброшенный Платон,
А жизнь упрямо разгонялась вскачь.
И удержу не знали мы в делах,
В парах вина, разыскивая нить,
Которая связала бы в узлах
Все, что хотелось разом утопить.
Одним концом привязывая якорь,
Второй крепили к собственным ногам.
Когда металл о камни глухо брякнул,
Мы грызли свой песок по берегам.
|