Глава 11 "КРАСНЫЙ ТЕРРОР" "Идеологи террора"

КРАСНЫЙ ТЕРРОР



ИДЕОЛОГИ ТЕРРОРА

«Государство – как подавление инакомыс-
лия… Насилие, принуждение, репрессия – это
три кита диктатуры пролетариата».
В. Ленин


Кто нам к правде
пеленою путь завесил?
Отчего твердим все:
«год тридцать седьмой!?» -
То вершина айсберга
неслыханных репрессий,
всех потрясшая,
явилась над водой.

В том году дошли
до самой верхней точки:
серпо-молотом
цвет лучший истребя,-
под расстрел
по скорой протокольной
строчке
стали подводить уже
самих себя.

Таков уж злой закон
любых переворотов,
когда один другого
сталкивает: «Слазь!» -
кто лучше овладел
злодейскою работой, -
только тому в конце
и достается власть.

Когда за удержанье власти
и мораль забыта,
и все народное добро
пускается в раззор, -
то на естественность
реакции самозащиты,
вступает в силу красный
нескончаемый террор.

Еще с семнадцатого года, -
года злого рока,
красному террору
преданно верны, -
неиссякаемость
геноцидного потока
поставили условием
развития страны.

Так начал очищать
от «вредных насекомых»,
страну, по правилам
марксистских
лже-наук,
шпион германский, -
никогда не живший дома,
из насекомых, -
первый – кровосос-паук.

Нет, никогда не бредил он
и коммунизмом, -
как и любой
на его месте окажись, -
он вел расчет
с дряхлеющим царизмом,
за террориста-брата
сгубленную жизнь.

Еще не смыта кровь
в Ипатьевском подвале,
и от коварных залпов
опоздавших слез,
а он уже в привычном
мстительном запале
борьбу с царизмом –
на народ свой перенес.

И он повел народ
дорогой «светлой»
«верной»,
толкая в «новый мир»,
как в новый марш-бросок;
где каждый шедший,
отвечал статьей
расстрельной, -
за съеденный с полей,
гниющий колосок…

…Но на весы добра и зла
уже смотрел Всевышний,
и чтобы беды большие
успеть предотвратить, -
он поспешил тогда
своим веленьем свыше
вождя зловещий ум –
в безумный превратить…

Но в деле партии
преемственность-
всего дороже,
а кровь кавказская –
самолюбиво – горяча,
и став преемником, -
еще решительней и тверже
стал Сталин в жизни
воплощать
заветы Ильича.

…Еще такого не случалось
во вселенной,
когда десятки лет,
свой оставляя дом,
питая миллионные
переселенья,
российский люд все шел
насильным чередом:
сначала тек поток
из белых и из красных, -
противников по сути, -
и строенью глаз,
затем мужик – «кулак», -
тот бессловесный враг по классу
обобранный,
с семьей
да коркой,- про запас.

Еще десятки, сотни
ручейков и речек, -
врачей, церковников
и разночинцев
всех мастей,
всех помянуть –
не хватит поминальных свечек, -
чей путь уже не будет
никогда отмечен, -
из разных городов и сел,
уездов, волостей.

В бескрайних далях
полноводно растекалась
в безвестность судеб
репрессивная река,
лишь странным голодом
в России откликалась
с пустых полей
без хлебороба – мужика.

С буржуазией бывшей –
просто не считались, -
о чем и Лацис заявлял
открыто и не раз:
имущество ее без слов
конфисковалось, -
саму же следом истребляли,
как враждебный класс.

Мартын Лацис – член ВЧК,
в работе был неистов,-
пока к пятидесяти годам
немного не остыл;
в тридцать восьмом
не посчитались с коммунистом, -
за пыл его в двадцатых, -
самого пустив в распыл.

…И не родились бы
той страшной тайны строки, -
ГУЛАГовская летопись
колючих долгих лет,
пока год тридцать седьмой
не наградил бы сроком
неподкупаемый, прямой
и честный интеллект.

Не было в стране
ни отраслей,
и ни профессий, -
из старых
и Советами
явивших в свет,
по которым не прошелся бы
каток репрессий,
оставляя шлейфом
за собой
кровавый след.

Что сверху шло, -
все вниз зеркально отражалось; -
стукачество и клевета
срывали дань свою,
недаром всем и каждому
всегда внушалось:
прежде партию люби,
только потом - семью.

И на высших
от чинов
пониже рангом,
за небдительность,
полученный разнос,
прилетал в отместь
кровавым бумерангом
на доносчиков, -
их собственный донос…

Не найти в истории
циничных столь примеров,
что бы так сыграть
преображенья блиц:
когда старые борцы –
революционеры,
оставив дело жизни,
семьи и карьеры, -
преображались
то – в шпионов,
то – в убийц.

…Кто в ночных застольях в явь,
иль под сурдинку,
каждый жест вождя
восторгами встречал,
сдобным кренделем
выписывал лезгинку, -
дома вслед –
зубами танец с саблями стучал…

А кто, случалось,
в нетерпении великом,
в слепом порыве
молвил слово невпопад, -
бывало, осекался в страхе,
бледным ликом, -

в повисшей тишине
себе уже не рад, -
приняв хозяина
тяжелый хмурый взгляд.

Своим чутьем
и сквозь завесу недоверья
он отмечал и ложь –
и преданность – костьми,
и были для него
не лучшие – за дверью, -
кто рядом за столом, -
надежными людьми.

И эта, связанная
пьяным страхом
верность,
продолжила порукой, -
что не разорвать,
России, издревле
дворцовую келейность, -
потом – коррупции, -
заботливую мать.

Застольная традиция
в закон входила,
собою подменяя
пленумы ЦКа,
и часто ночью
утвержденье находила
в преступном сговоре
расстрельная строка…

И каждый бдительности
здесь так набирался, -
единожды побыв
за сталинским столом,
что после остальным
все доказать старался,
что в верности своей,-
заложит и свой дом.

…Еще не ведал свет
предательства такого,
когда, забыв любовь, -
не дрогнула рука:
в порыве
верноподданичества слепого,
Буденный сам
отвез свою жену, -
в ЧКа.

Ходок известный
по актрисам-балеринам,
всесоюзный староста
алеющей страны,
театральные подмостки,
путая с периной, -
смолчал арест
красавицы и умницы
жены.

Кто ее просил? –
досадовал он снова,
так нелестно
у подругиных дверей,
молвить о вожде
единственное слово, -
жизнь сменив на боль,
и годы лагерей.

* * *

Кто в деле
мнение
отстаивать не боялся,
свою опасность этим
не вполне поняв;
трусливо в преданности
каждый день не клялся, -
благополучья выше –
правдой поднимался;
и честно делав дело, -
независимо держался, -
в ночных застольях у вождя
участья не приняв, -
тот на безвестность
изначально обрекался…