На клубке дряхлой Мойры извечным тугим узелком
Заявил о себе. Первым ливнем стучал за стеклом.
Говорил: поворот, перелом. Незаметно направил в уклон
Лень дремотную дней дикий ветер, пришедший на смену
Огневой безглагольности, дикие звуки принес.
Это грохот крушения. Лето летит под откос,
Заплетая живую листву, словно пряди разбросанных кос,
И кидает "Прощай" в городские бетонные стены,
Оставляет дары, чтоб никто никогда не забыл,
Понапрасну не тратя свой пыл, отправляется в тыл.
На асфальте, камнях и ветвях душный август еще не остыл,
Но уже не обнимет любую акацию шахом в гареме.
Он свое отлюбил, отсмеялся, отпел, отгорел.
Ветер выдворил с пляжей десятки коричневых тел
И других скоро сгонит, всех, кого до сих пор не успел.
Вам пора, августейший правитель. Вот конь и вот стремя.
Во владение городом ветер вступает, как князь,
Его путь устилает вчера еще пыль, ныне грязь,
Как парадный ковер. И, волнуясь, листвой золотой хорошась,
Каждый тополь становится рыжей влюбленной колдуньей.
- Сумасшедшая, право! И как не страшится костра!
Обойди эту пропасть, останься, опомнись, сестра!
- Слишком поздно, подруги, оставьте, ведь это последняя страсть,
С первым зимним бореем она улетит, только дунь ей.
И приносится царственный ветер. Сплетая уста, персты, кусты,
Не взирая, что смотрит весь город, теряют и стыд,
И златые одежды царицы - порфиру - листы:
Чернь, лови! Не заметив, какое величие в жесте,
Чернь гребет эту роскошь мешками, сердито ворча,
Что так много нападало мусора. Ласки горчат,
И уносится царственный ветер, оставив любимой печать
Грубо сорванных риз, холодов и запятнанной чести.
Кто жалеет об осени, смявшей и краски, и свет?
Кто, услышав покинутой любящей жалобный бред,
Загрустит навсегда и откажется встретить со всеми рассвет,
Даже если внутри и вовне по-осеннему пусто?
Ибо знойное яркое лето - не больше, чем шаг
К пантомиме осенних страстей и величия, как
Человек - только мост для еще не пришедшего. Так
Говорил Заратустра.
|
|