НОВЫЙ ДЕНЬ

Посвящаю Юлии Щ.

(Исп. под гитару в ритме баллады В.Высоцкого "Я из дела ушел, из такого хорошего дела...")

Я от леди ушел, от такой респектабельной леди,
никого не учил, никого не хотел унижать,
ну а вышло всё так, что задеты иные коллеги -
неизвестно еще, кто кого здесь сумеет дожать.

Любимых нет, не сыщешь на ветру,
одни друзья, подруги и статистки,
я без любви, наверное, умру
и не скажу: пишите мне записки.

Молодой разговор, запечатанный, словно Хоттабыч,
в плесневелый сосуд непоняток столичного дна.
Я устал от мечты, пусть меня здесь распяли на бабах,
ничего, что отец, ничего, что седьмая жена.

Любимых нет, любимые ушли,
не обещая к ночи возвернуться,
а остальное мне до конопли
и даже до летающего блюдца.

Выхожу на балкон, во дворе элегантная Настя,
обкурив "кадиллак", собирается в лес по делам.
Я бросаю ей вниз непростое обычное "здрасьте",
а она мне наверх: "Я тебя никому не отдам".

Любимых нет, любимых точно нет,
а главное, теперь уже не будет.
Что ж, заводи свой драный драндулет
и догоняй симфонию по Будде.

Барабанит в окно голый стыд, посылаемый с неба,
балабанит в кино супербрат при менте-блатаре.
Я пишу себе храм, я пишу себе горечь ковчега
и ночлега с одной, от которой ушел в феврале.

Любимых нет, любимые - в листве,
ну а листва проявится в апреле,
ну а пока мы точно не в костре,
а по краям изысканной постели.

Хватит ступу толочь на воде виртуального плена,
я не мальчик-визаж, мне уже все равно подыхать.
Я приеду к тебе, о моя заграничная Ева,
я твой новый Адам, я твой фюрер, кого нам кохАть.

Любимая подходит к телефону
рейхсканцелярий в снежном феврале,
пусть май не за горами, я же помню,
как мы с тобой венчались у кюре.

Офицеры пришли, офицеры дают обстановку
на восточных фронтах, где, как прежде, "Люфтваффе" в цене.
Пусть мне Рунге кроИт специальную боеголовку,
я еще покажу, кто есть кто на последней войне.

А вот и март... о Господи, осталось
совсем недолго драться за любовь,
я победил знакомую усталость
и погасил бомбардировкой боль.

Передача идет, передачу ведет доктор Геббельс,
мне порою смешно, а порою я так и сказал.
А любимая спит, а любимая - истинный Феникс,
распустивший рабынь до пределов "Московский вокзал".

Им Нюренберг, им скучный перевод -
в наушники - по пять часов в минуту,
а мне всего лишь быстрый переход
от человека в истинного Будду.

Просыпайся, малыш, просыпайся, поедем в Ванзее,
прихватив с собой Кэт или Настю в багажный отсек.
Я тебе покажу, что меня поразило в музее,
и зачем я подчас так нелепо работал ковчег.

Любимых нет? Любимые - со мной,
любимые и любящие правду,
а что она немножко с сатаной,
так это мое право по гаранту.

Как мелькает Берлин - так мелькают знакомые лица,
коль ты в цирке кружИшь по арене на лошади-хит,
я беру для тебя и бурятскую эту столицу,
ну а что до алмазных, там снег под ногами горит.

Любимые! уж май на вираже,
мой "мессер", расчехляем пулеметы,
я буду шить им прямо по душе
свои неоцинкованные йоты.

7 часов 7 минут 7 секунд, отключайте будильник,
пусть хоть Борман зайдет, попрощаемся, как никогда.
Я устроил фо ю замечательный скотомогильник,
потому что люблю лишь тебя, голубая звезда -

на небосклоне детских кутежей,
как на Генсеке будущих приходов,
я тебя видел, ты давила вшей
и что-то пела в стиле готтентотов.

Нас покажут в кино. Ты какая-то там замарашка,
ну а я бесноват и потешен, как Чарли в быту.
Я стреляю в тебя, ну а после в себя, это важно,
чтобы вместе уйти за незримую эту черту.

Иди ко мне, жена моя, мой слог,
мой неразменный в Господе подарок,
когда-нибудь и им настанет срок,
ну а пока попробуем - без марок.