Oasis

Семь этапов, и долгих - четырнадцать лет,
одна пятая жизни – парады побед
по глухим кабинетам паркетной дубовой дороге.
Набивая карманы бумагой, - зубами скрипя
на гостиничных ложах ласкают меня,
куртизанок войска пораженных прилюдной свободой.

А мой Бог христианин, разозлился мне много давать
В отрицательном сальдо, Его не пронять -
подаяньем, молитвой, сердечным признаньем.
В исступлении бреду на просторы бульварных газет,
разрывая курганы прессованных лент,
по приметам заметки ищу о своём искупленье.

Но в краю, где руками разводят мосты, соблюдают
в темницах мощёных посты, заплетают
тюремщики косы больным арестантам. -
Невозможно эпитет свободы принять, и свободный
эпиграф в эфир разбросать,- подаянием, вводным
маршрутом - моим эмигрантам.

Не о грустном, так точно… А ты, этой ночью,
что не стала заветной гулящей порочной,
публичной известной (не утратить бы ритм), -
всё по-прежнему Шиллинга, Блока, на Блюхера
в пожелтевших страницах, Май Кампф сера Фюрера,
также чтишь, да ругаешь наличие рифм.

Всё забыть, в одеялах босые свидания,
- встречи три на день, два расставания,
утром ночи, - ночами рассветы, посмотрев
на себя, спросишь с кем ты, вспомнишь, где ты.
Догорает газета на лампе да тексты расплавлены,
пробежав по колонкам меня, не узрев -

ты однажды уходишь.… Нечаянно…
Что же важно в моём изобилии бременном? -
В ресторациях, хуторах, да на чёрных конях, -
быстрых, пылких, с желанием жадным, отчаянных,
уносившим в поля к новым девам случаянным.
Да к победам, где я воевал на чужих кораблях?

То, что ценно согрето глубинами жильными,
в клапанах искривлённых, - придавлено пульсами, -
бьётся в сердце рассказами пыльными, с сожалением. -
Помню часто тебя. Да не с пачкой, – с двадцаткой затисканой,
тротуаром, не центром, - тропинкой нахоженной,
без коня, только ветер толкал с умилением

Мою душу к тебе, наваждение…