Проснувшаяся память

Сусальным золотом икону обрамляю,
Целую лик, закрыв глаза от боли,
Ведь жизни без нее не представляю,
И сколь не жду, чего я не желаю,
Иной уже не нужно доли.
Теперь я это твердо знаю.

Стыжусь любви, знаменья отвергая.
Мальчишка, разве мог я знать...
Я чувства по шаблонам мерил,
Как глуп я был и в Божество не верил,
Отшельником в душе желая стать,
Себя обманывал тихонько умирая...
Как на сто лет я умудрился опоздать?

Под тем же небом я ходил, волк безутешный.
И ту же землю сапогом топтал,
Как тень бродил, как странник грешный.
Изгой. Я тем же воздухом дышал
Что и она. Так дни и ночи пролетали...
Года, эпоха. Господи прости!
А звезды так таинственно молчали,
Как буд-то боль мою не замечали,
А ведь могли нам жизнь спасти...
Могли. Но только не желали...

Прости меня, помилуй Боже!
Спаситель, как ты допустил?
Я волк. Ну а ее за что же,
Ты так нещадно, молча погубил?
За что обрек метущуюся душу,
Претерпевать болезни, беды, рок.
Она как рыба брошена на сушу,
Вдыхает грудью гадкий, мерзкий смог.

Отдай мне боль ее и разочарованье.
Отдай болезни и смятение отдай,
Я ж, грешный, вымолвил признанье.
И не боюсь что истекает срок...
А может быть грядет момент прощанья,
Отдай все мне, за что ей этот рок?

В замен не попрошу ни йоты счастья.
Ни злата с серебром, ни радостей с лихвой,
Лишь разгони над ней ненастья,
И будем квиты мы с тобой.
А для меня глоток причастья...
Как я хочу назвать ее родной...
Пусть через годы, через растоянья,
В преклонной старости, у жизни на краю,
Когда-нибудь прильнуть для покаянья,
К ее губам... Молитву воздаю...
Червонным золотом икону обрамляю,
Целую лик и в придыхании стою.
Нет, ни чего иного не желаю.
Прикажешь мне сгореть? Сгорю...

Сгорю, без тени сожаленья,
Сгорая буду углем тлеть,
У ног ее, чтоб вымолвить прощенья,
За годы слепости, за беды и лишенье,
Лишь только бы душой ее согреть.
И постепенно статус пепла обретая,
На ушко стану ветром ей шептать:
«Прости меня, я опоздал, родная...»
...и крик: «Я не хочу тебя терять»