Ночь.

Так пусто все, мне грустно снова.
Двенадцать с лишком, час пробит
До дна.
Когда в бокале из граненого стекла
Засохнет капля леденцом медовым,
Зеленого, как лист, шартрезного вина,
Сверну бумажку праведного гнева:
Какие же вы, звери, господа!

Так хочется в ночи, сверкающей звездами,
Хлестать наотмашь. Розовым щекам
И камер-юнкеров, и старших офицеров.
Галантным Ямбам и изнеженным Хореям,
Анапестам прекрасных глупых Дам,
Гекзаметру - войне, Верлибру - толстому герою,
Тугую сливу, Амфибрахию – изгою.
По одному, и без разбору. Всем подряд.


Замученному духу все равно отныне.
Надутый сладостью, солодочный отвар.
Иль соль восцарствует в камине,
В прогорлком хрустале, где слезный штамп.
В час всенощного бденья наведут виденья,
Ин вина веритас во мне.
Уродство с совершенством преломляет призма.
Гудеж стихов, извергнутых во тьме.

Все блажь, все сон, марионетки,
Всех кукол лупоглазый бред.
Какая разница теперь.
Живу я, просто так, восполнив
Прах и тленность.
Топлю ли воск в
Беспамятную вечность,
Иду ль туда, где нужно умереть.

Но в час последнего предела
Быть может,
Правда будет предстоять.
Спрошу оранжевый огонь, ведь я хотела
Упасть, и в холоде огня страдать.
Была я всем, но в вере и безверье,
Бела, как лист, без ханженства и лести.
За это, лист один ...ты можешь мне отдать?