Она не говорила ни слова по-русски.
Шептала два имени –
Здрастуй и пращай.
Крошилось звучанье, ломалась
Небесная музыка.
Глазами молил он:
Прошу, повторяй!
Она растила в тюремном подвале
Коробки – туфелек от Мадонны Бланко,
Кузнечиков в свежей парковой травке.
Ребёнок- жестокое существо.
Они, восседая на нимбе Парижа,
Снимали рассыпчатый стрекот
На подоконнике,
В Мане и пастели - густой немоте.
Никто, никогда и нигде.
Конечно, все сталось в Париже.
Где встретиться в мире любовь?
Навечно и, просто, для сердца,
На жизнь, где снимают Покров.
Он ей показывал жестами,
Кузнечики скоро умрут
Смеялась. И розовой рАкушкой ушка
В картонку, как в нежность, вжималась.
Запомнил он все - неумелую, жидкую
Прядь. И щеку помятую.
Строчку ресницы.
Что пала, как ласточка в слезы –
Дождит в лунном свете опять.
Он уехал обратно, в Россию.
Через месяц, одиннадцать дней.
Он остаться не смог.
Ребёнок - великое существо.
А она умерла тихо, с яблоком.
Всем соседям совсем незаметно.
Живы, серые в точках - кузнечики.
В коробке туфелек красных от
Мадонны Бланко.
И если будете Вы в Париже.
Пойдите послушать стрекот кузнечиков.
На улице вечности.
Там из черной черешни
Простерто, и голуби спят,- окно.
Там прозрачно в витражности солнца
Стекло…
|