Пол сотни минуло, а память прошлого жива

Пол сотни минуло, а память прошлого жива…

Все те же, как и прежде, стоят проблемы –

они родились намного раньше –

вовсе не вчера.

Отеческие миражи

забытого Арбатского двора

и в гастрономе на углу прозрачное желе

глазами жадно пожирала

годов шестидесятых детвора.



А в булочный старинные, лепные потолки …

И хлеб ржаной здесь покупал Высоцкий.

Давно здесь обитали восточные купцы…

Противный скрип арбы тревожил переулки,

о том не знали коренные москвичи.

А к вечеру беспечно – тускло

чугунные светили фонари.

И иногда на колокольнях, может случайно,

устоявших храмов нас радовали звонари.



Забор высокий скрывал от глаз пугливый особняк.

Суровый дворник по имени Ахмет,

уж много лет обиженный на власть,

перебирая нищую помойку, прикармливал дворняг.

И псы безродные,

так часто нас кусали, врачи кололи нам – столбняк.

Все было нипочем…

И многие не спали – с чужими голосами…

В те годы, мы познавали слово депресняк.



А кто-то очень умный? – Дорожил рублем…

В зеленке лоб – поставлен к стенке.

Он многое отжал под страхом смерти?

Валютчик – с отличием диплом.

Ни с чем остались близкие, – сироты дети.

Живя в подполье мышиным королем

святого не имел на свете.

В храм ни ногой, не осенял себя крестом…

Награда – где-то безымянный холм.



А в коммуналках буйствовали ветераны,

недавно пришедшие с войны

и под кроватями пылились чемоданы,

короткий век достатка, мечты обречены.

А в грязных подворотнях росли сыны.

Шишки на лбах, и в кровь разбитые носы.

Учились – просто так не подставляться,

не понимая, что это пригодится

для будущих защитников чужой страны.





Дувал – три метра из глины и камней…

На привязи индюк – собачья будка.

Мужчины на войне,

здесь дружбы нет прочней.

В Москве арбатские кривые переулки

скучают без своих без башенных парней.

Не радуют полотна буйных красок

игры с макаками вместо детей…

А в мае не хватает пуха тополей…



И гибнет от цементной пыли русый волос

и стала, как колено голова

и колется седая борода.

Совсем чужой гортанный голос

и городская забыта суета.

А где-то ветер ласкает золотистый колос,

и ты бредешь по улицам одна.

Не за горами промозглая зима,

и верить хочется, что это не беда…



Цвели сады наринча по берегам Кунара…

Разрывы реактивных убивали плоть,

трехсотых регулярно провожали

и в страхе ждали нового удара.

И не чем было горло проколоть,

чтобы забыться средь этого кошмара.

И гнали самогон из тростника – отраву,

и сочиняли песни о любови

в свободную минуту, мучая гитару.



Армейский бак. Вода из родника,

и тростниковый жженый сахар,

и дрожи выделил кормилец

Андрюха из Белоруссии –

второго батальона старший прапор.



Наделю вонючий отбродил настой,

…и перестала тухнуть спичка

над этою бурдой.

На камнях бак, и разжигается огонь.

Настроен змеевик

в помятой из-под масла бочке…

Процесс необратимый выгонки пошел.



И где-то через час, а может два,

в зависимости от огня,

прольется первая слеза.

Эмалированная кружка

разведена на страждущих …

Под присланное из Союза сало

с жестким пуштунским чесноком

мы выпивали….

За милый сердцу дом и тех,

кто ждет нас непутевых в нем…