Бессонница. Гомер. Тугие паруса...(с)

Рассвет. Очередные пять утра. Грядущее теряется в тумане - мой плотик по поверхности ведра, назло штормам и северным ветрам, плывет, лелея мысль об океане. До пролежней затертые, до дыр слова мне небо к изголовью бросит - я похромаю до большой воды подбитым из двустволки альбатросом. С подбрюшьем, извозившимся в пыли, с надеждой на отзывчивость прибоя.
Реальный мир един и неделим. Я просыпаюсь каждый раз - собою, из марева несложенных стихов, но от морской воды насквозь сырая. Мой плотик неизменных тихоход - ведро невелико от края к краю, зато вода до донца солона, и пить ее навряд ли будет мудро. Попробуешь - почувствуешь - она горчит очередным пропащим утром.
Теперь молчу, не подбирая слов. В моих тетрадях их полно на сгибах - я опускаю узкое весло, тем предвещая скорую погибель написанному здесь от сих до сих. Прощанье наше вряд ли будет теплым.
Мной выдуманный образ некрасив, зато похож на то, что корчат стекла в трюмо, в серванте, в платяном шкафу - и, принимая долю ренегата, я тихо пробираюсь на шкафут в мое ведро залетного фрегата из очень дальних неизвестных стран, никем не обозначенных на карте. И стрелка путеводная остра как запах счастья в перезревшем марте, еще не обратившемся в весну...
Нет. Пять утра. Я больше не усну.
Бессонница, тугие паруса, и список кораблей до середины... Земля была безвидна и пуста... И воля и неволя - все едино...
К рассвету закрываются глаза, не знающие кодексов и правил. Слова и время потекут назад, оставив только патину в оправе. От вздоха опрокинется ведро и плотик устремиться вдоль залива, вдали почуяв странствия и ром. Отчаянный, свободный и счастливый в начале невозбранного пути. Сорвавшись с недописанной страницы, он вдруг расправит крылья и взлетит.
Я так хочу. Пусть это мне приснится.