Ну почему я не дедушка с этим поломанным счётчиком?
И почему не ребенок из детской я Школы искусств?
Я бы тебя затворил в измеренье с начётчиком
и лобызал до скончания века глаголами уст.
Я бы сказал, что тебя у меня нет и не было,
пел бы в глаза всем коллегам твоим, что не знал
я ни тебя, ни какого иного корректора
всех проявлений моих, мой предвечный вокзал.
Дедушка, дедушка, как же Вы счастливы, если бы
Вы это знали, Вы счётчик бы взяли с собой,
чинно отправились к Дому печати с оркестрами
и возложили его, как цветы, на живой аналой.
И написали бы надпись: "У этого счётчика
я, ветеран, познакомился с Викою Г.
Пусть он останется памятью нашего лётчика,
нашего автора, нашего друга И.Т."
Мальчики, мальчики, как вы играете, мальчики,
на инструментах своих, как на трёх падежах.
Взяли б меня в свою группу - пускай в барабанщики,
был бы усидчивым; был бы алёхинский шах.
Только судьба мне судила иное, как видите,
перехожу на глаголы субботних молитв,
снова любовь надо мной возжигает юпитеры,
снова придётся играть и смотреть на пюпитр.
Я уж и слов-то тех песен не помню - и Брежневым
всё по бумажке, по милому абрису чувств,
удаленных, что лучше оставить по-прежнему
все отношения с миром, которым учусь.
Боже Святой, уж скорей бы октябрь неленинский,
снова супруга в дорогу меня соберет,
и застучат, застучат транссибирскими рельсами
наши надежда и вера и мой самолет.
Словно Бурков с Шукшиным, как тогда, "Печки-лавочки",
в жёстком купе открывают коньяк, но не пьют.
Я остаюсь при тебе, не нужны мне ни дамочки,
ни короли, ни тузы, ни семейный уют.
Эсса моя, лишь кропаю эссе телезрителя,
я тебя помню, ты носишь браслет, как она,
что же, до встречи, до самого яркого кителя
в стиле Меяр, удоволенной словом "жена".
|