Это метро "Тверская" в лето,
это прогулка по бульвару
одноименному до Пьетты
немого ТАССа, где Туманов
сидел Бездомным на скамейке,
глотая дым, пиша в блокноте,
и Тимирязев по линейке
кричал:"Ну, братец, Вы даёте!"
А что давать, когда всё взяли.
И вот уж Мастером больницы
иду по Герцена, где сняли
меня фривольные девицы,
а Маргариты, как ни горько,
так и не встретить, не увидеть,
одна разобранная койка
да коммунальный вытрезвитель.
Мир словно бы перевернулся на Вашем фото.
И Москва становится талантливой и немножко вЕщей.
Необычной. Без всякого анекдота.
Или нашей несостоявшейся встречи.
Видишь Воланда, кота Бегемота.
Мир словно бы снова становится юным на Вашем фото.
Может быть, Саше К. повезет больше,
и он Вас встретит однажды, и жёлтый плен
выброшенных цветов преобразится тоже
в откровенный абрис Ваших страстей-измен.
Женщина с Вашего фото любить умеет.
Хочет любить, но не видит кого и как.
Это БОГЕМА. А клирос уже не верит
в вечный нерасторжимый небесный брак.
Вам так идет этот цвет в волосах весталки
Древнего Рима, не слушавшего иных.
Все мы в какой-то момент становимся, как на свалке,
очень падкими до утешений своих родных.
В целом убор (а вернее - наряд, конечно) -
почерк богемы истинной, а не той,
что обещала встречу или не-встречу
в этой осенней Москве булгаковской нам с тобой.
И отступает куда-то влево, а может, вправо
вся наша косность, непонимание, самолюбивый грай.
И догорает на Ваших кольцах земная слава,
преображаясь в небесную, если придет трамвай.
|