Теркин в юбке

СТИХИ ФРОНТОВОЙ МЕДСЕСТРЫ
«Тёркин в юбке»



Глава 1. Госпиталь в землянке.

Фронт продвинулся на запад –
Радость без конца.
Какой ценой прогнали немцев –
Знает медсестра.
Ранен в руку, ранен в ногу,
Кровь течет – ведь не вода.
Там кричат: сестра, быстрее,
Помощь срочная нужна!
Вот лежат и встать не могут,
Хоть живые, слава богу,
На носилки – и в санбат
Молодых несут ребят.
Здесь с носилок не снимают,
В госпиталь их направляют.
Там, конечно, ждут «гостей».
Всем заправлена постель.
Баню жарко натопили,
Щей горячих наварили.
А «гостей» так было много –
Их всех сразу от порога
Невозможно обслужить:
Всем повязки наложить,
Шины прочно бинтовать
И в землянку – на кровать.
Извините, не кровать,
А двухъярусные нары
Нам оставили фашисты –
Не успели их сломать.
А землянка как землянка,
Мест на сотню человек.
А сестра на всех – одна.
С умыванием проблема –
На дворе стоит зима.
Снегу много, но, однако,
Снег – ведь это не вода.
Я сама совсем не помню,
Где я мылась? И когда?
Фронтовик один сказал:
Госпиталь? Одно названье –
И в землянке, и в лесу.
Что за тыл – снаряды рвутся,
День и ночь земля гудит.
Я добавлю – да, представьте,
И трясется, и горит.
Вот, товарищ рядовой,
Это – тыл передовой!
Эвакогоспиталь – на фронте!
Вы поймите, дорогой.
В тыл увозят поезда,
Чтоб гарантия была
Довезти «гостей» до места,
По дороге не терять.
Я от главного отбилась,
Не сумела написать.
Пять ночей почти не спали –
Руки-ноги гипсовали,
И в санпоезд провожали.
Помню, я упасть боялась –
Спали прямо на ходу.
Упадешь – уже не встанешь.
И со мной беда случилась,
Что-то толком не пойму:
То ли это все приснилось?
То ли это наяву?
Врач сказал: перетрудилась,
Отоспится – и пройдет!
Ты здоровьем отличилась,
Знаем мы не первый год –
Сибиряк – солдат надежный,
Никогда не подведет!
Ну, а банька-то была!
По масштабам пациентов
Ну, совсем малым-мала!
Здесь условия лесные –
Воду брали из ручья.
Пот хирургам обмывать,
А то капает со лба.
Что ж, пожалуй, на сегодня
Я закончила писать.


Глава 2. Передислокация.

Первой серии конец.
Написать бы и вторую,
Но охватывает жуть,
Я представила – как было,
Слезы капают на грудь.

А тогда никто не плакал –
Был неписаный закон:
Фронт и слезы – это, братцы,
Не вместить в один флакон.
Если очень трудно стало,
Нету сил все пережить,
Обозлись и будь упрямой,
Крикни: Гитлеру капут.
Ругай кого-то, как умеешь,
Если надо – подерись.
Из тяжелых ситуаций
Ты героем обернись.
Только так и не иначе
Побеждают на войне.
Не раскиснет, не заплачет,
Кто не думал о себе.
Мы не думали о смерти,
Всем хотелось победить,
За фашистские проделки
Крайне строго отомстить.
Это серия вторая –
Повесть продолжается
Начиная от средины
Далеко не до конца.

Путь держали на Берлин.
Вдоль шоссе мы шли по снегу,
А сугробы до колен,
И метель еще метет,
Сыплет снег как из мешка.
Выжить хочешь – шевелись,
А то снегом заметет.
А для русского солдата -
Что сугробы, что болото,
Что морозы, что жара.
Все оправдывает слово:
Что поделаешь – война!
По шоссе машины шли
Грузовые, легковые,
Студебеккеры большие,
И автобусы с людьми.
Шли груженые обозы –
Там снаряды и патроны,
Все, что нужно для войны.
Пешеходу на шоссе
Нету места для ноги.
А навстречу от Берлина
По ту сторону шоссе
Шел народ сплошным потоком,
Чтоб подальше от стрельбы.
То немецкие детишки,
Женщины и старики
На плечах несли котомки
И коляски волокли.
Нас приветствовали стоя,
В пояс кланялися нам,
С головы снимали шапки,
Победителями, видно,
Признавали нас в войне.

Нам от этого признанья
И не холодно, не жарко.
А детей, конечно, жалко.
Им ведь даже не понять,
Почему в таку погоду
Всем из дома убегать.
С нами шла одна сестричка,
Дочка балерины.
Мама с детства приучила
Маленькую Дину
Как красиво ножку ставить
Плечи, голову держать.
Нужно ручкой помахать
И прищурить томно глазки,
И улыбочку держать.
Отец у Дины – враг народа,
Мама с горя умерла.
И нежданно-негаданно
Объявилася война.
Дину в армию призвали
И солдатом записали.
Вот стоит солдат в снегу,
Топчется на месте.
Мол, по снегу не могу,
Просто не умею.
Я сказала: делай шаг
Ты как можно шире,
Корпус наклони вперед!
Все идут, бредут упрямо.
Ну, а Дина отстает.
Бросить здесь ее одну –
Разве это можно?
На буксир ее беру,
Пока не заморожена.
За шинель мою хватайся,
Зубы стисни добольна,
Убери с лица улыбку –
Она в метели не видна.
Делай шаг как можно шире,
Шинель из рук не выпускай.
Раз и два, и три, четыре
Все вперед, вперед шагай.
И пошли мы друг за дружкой.
Снегом бьет в лицо пурга.
Слышу крик и смех истошный -
У нее от сапога
Оторвалася подошва,
Держится едва-едва.
Мы сапог ее к ноге
Крепко привязали
И до места назначенья
К вечеру добрались.
Нас там ждали, были рады,
Ну, девчонки, молодцы!
Вы достойные награды:
По такой лютой погоде
Все живые добрались.
Завершилася успешно
Наша операция,
На военном языке -
Передислокация.
Она была не первая,
Но и не последняя,
Их считать – со счету сбиться.
Будем думать - средняя.
Я за рифмой не следила
Было не до этого,
Написать хотелось правду.
У читателя за все
Попрошу прощения.


Глава 3. Расплата.

Это новая глава.
Назовем её «Расплата».
И пойдёт в ней речь о том,
Как пришлось фашистам драпать.
Передать мне не под силу
Горечь той войны.
Я всю жизнь её носила
В собственной груди.
Но когда врага мы гнали,
То однажды испытали,
Я прошу прощения,
Злорадство отомщения.
Сорок пятый год настал.
Будет он победным.
Бой, который первым дан,
Выдался отменным.
Мощный нанесен удар,
Теперь враг обескровлен.
Сандомирский был плацдарм
Крепко подготовлен.
Словами то не описать
Немцев поражение.
Не было в Европе равных
Этому сражению.
Дрогнул враг и побежал,
Мы же наступаем,
И за немцем по пятам
В город N влетаем.
Он безлюден, и горит,
Продолжает рушиться,
Стонет, хлопает, скрипит,
Пух летит и кружится.
Я злорадство испытала.
«Так и надо вам, - кричала,-
Чтобы нос свой не совали
Туда, где вас совсем не ждали!»
С детства помню я слова,
Но их тогда не разумела –
«Отомстили в пух и прах».
А теперь – другое дело!
Я стою, смотрю на пух,
Как он облаком кружится.
Город был, и на глазах
В прах руинами ложится.
Ну, а дальше, словно в сказке:
Искали мы себе ночлег,
И нашли в одной квартире
Стол на десять человек.
Был накрыт он даже с шиком,
Видно, что для офицеров,
Из котлет торчали вилки,
Но покушать – не успели!
Я была потрясена
Этим впечатлением!
Сыты немцы «в пух и в прах»
Русским угощением.


Глава 4. Мимолетный эпизод.

Продолжаю свой рассказ.
Серия четвертая.
Дело было в декабре,
Да, сорок четвертого.
В обороне фронт стоял.
Нашим – послабление.
Шла при этом подготовка
К большому наступлению.
Раненых в далекий тыл
Мы отправили недавно,
Ну, а сами в сосняке
Коллективом жили славно.
Коллектив у нас большой,
Всем работу находили,
Да при этом нас еще
Всех поили и кормили.
Кухне требуется дров,
Чтобы печку истопить.
Два бревна лежат огромных,
Оба нужно распилить.
Поручает это дело
Мне и Лизе наш завхоз.
Возражать я не посмела –
Молча глянула в лицо.
«Что ты смотришь и молчишь?
Мне известно наперед
Кому надо поручить
Ту тяжелую работу!»
И, как будто за меня,
Сам же отвечает:
«Будет сделано все в срок,
За это я ручаюсь.
Вы же с Лизой безотказны,
Вы в деревне родились.
И, скажи, с какой работой
Вы у нас не справились?
Ну, пилу хватайте!»
Я с ехидством говорю:
«Вас за все благодарю,
Чаще доверяйте».
Пилим. Вдруг пилу зажало,
Видим – нам не справиться.
И, как в сказке, вдруг из лесу
Выплыли два молодца.
И – прямой наводкой к нам.
Никуда не деться.
«Разрешите, девушки,
Нам пилой погреться».
Я захлопала в ладоши
И кричу: «Мы спасены!
Не видала в жизни толще
И объемистей сосны!»
Прежде, чем начать пилить,
Они рискнули пошутить:
«Вам помочь, конечно, рады,
Но потребуем награды!»
Я ответила: «Ну да!
Держи карман пошире –
Я сейчас насыплю льда
Горсти три-четыре.
А могу и снегу дать,
В общем – что захочешь!»
Показалось им смешно,
И вот стоят – хохочут.
«Мы хотим вас пригласить
С нами прогуляться.
Вон по той лесной дороге
До заимки добраться,
До избушки лесника.
В лесу такая красота!»
Что в лесу сейчас красиво –
Это мы и сами знаем.
За проделанну работу
Приглашенье принимаем.
Входим в домик лесника,
Там с порога нас встречают.
Проходите, раздевайтесь!
Сами столик накрывают.
Режут шпиг домашний тонко,
И бутылочку на стол.
Потихонечку негромкий
Завязался разговор.
Рассказали нам ребята:
Они – вчерашние курсанты
Из училища, танкисты.
Им сейчас тяжеловато.
Очень скучно, даже страшно.
Стало жалко мне ребят.
Ну, а как их успокоишь?
Откровенно говоря,
С Лизой мы одной породы,
И, веселые вполне,
Скоро уж четыре года
Тянем лямку на войне.
Доля нам такая вышла,
То судьбою нам дано –
Лучшие четыре года
Провести на фронте. Но
Молодость своё возьмет.
Мы влюблялись, танцевали.
Жизнь всегда идет вперед,
Что бы там не затевали.
Начала ребят хвалить
Я за силу и сноровку:
«Благородно поступили
Вы, ребята, с распиловкой».
И в обратный путь они
Провожали нас по лесу.
И один из них читал:
«Мороз и солнце, день чудесный!»
Породнила нас минута
Откровенного общенья,
И решили – будет в письмах
Той минуты продолженье.
Номер почты полевой
Я всегда ношу с собой.
Адресами обменялись,
И на этом мы расстались.
---
Мимолетный эпизод
Иногда произойдет
И оставит в жизни след
Нам на много-много лет.



Глава 5. Про Кузьмина.


Зав. хозяйством, капитан,
Нам любил напоминать:
«Не забудьте, вы – солдаты,
Я пошлю вас охранять
Склад имущества». И ночью
На плече своем винтовку
Приходилось мне таскать.
Да, солдат, да, рядовой!
Это было звание.
А медицинская сестра –
То было призвание.
В госпитале мы лечили
Раненых в грудную клетку.
И бывали мы бессильны.
И случалось то нередко.
Весь тяжелый был народ,
Не было ходячих.
Расскажу вам эпизод,
Если не заплачу.
Поздно ночью санитары
На носилках притащили
Здоровенного мужчину,
В коридоре поместили.
У него температура
К сорока и даже выше.
То в бреду, то без сознанья,
Беспокоен, шумно дышит.
Ни минуты промедленья,
Начинаю я леченье.
И уколы, и таблетки,
И холодные салфетки
Без конца ему меняю,
Жар горячий охлаждаю.
Бредить стал он чуть потише,
Не мотает головой.
Я боялась мат услышать –
Он почти с передовой.
Но не мат, а чьё-то имя
Повторяет он в бреду:
«Галя, Галочка, дай руку,
Я тебя переведу.
Ты по камушкам иди
Осторожно, потихоньку,
А на воду не гляди,
Постелю тебе соломку,
Чтобы ног не замочить.
Ты, Галчонок, хочешь пить?»
Я беру скорей поильник –
Видно пить он хочет сильно.

А как жажду утолил -
Галочку благодарил.
Хоть была та ночь длинна,
Но наутро врач пришел,
И больного Кузьмина
Он в палату перевел.
Только этажом пониже.
Чуть не плачет мой Кузьмин:
«Тут я Галю не увижу,
Не могу я быть один».
Что за Галочка такая?
Я не стала выяснять,
Но одно смогла понять,
Что Кузьмин без Галочки,
Будто ноль без палочки.
Стало жаль мне человека,
И пришлось пообещать
После своего дежурства
Его в палате навещать.
Прихожу. Больные хором:
«Здравствуй, Руфа, медсестра!»
А Кузьмин заулыбался:
«Галочка моя пришла!»
«Ты покушал?» «Нет, родная,
Без тебя я не хочу!»
Завтрак кончен. Все убрали.
И на кухню я лечу.
«Дайте что-нибудь скорее!» -
Я у повара прошу.
«Что покушать захотела?»
«Нет, больного накормить»
«Получай, уж так и быть!»
И обратно я помчалась,
На глаза врачу попалась.
В страшном удивлении
Был зав. отделением.
Мне пришлось ему поведать
То, что раненый Кузьмин
Галочкой какой-то бредит,
Не желает есть один.
Доктор все мгновенно понял,
Даже бровью не повел,
И к тяжелому больному
Меня в палату перевел.
Он потомственный был медик.
Врачевал вдвоем с отцом.
Я старалась перед ними
Не ударить в грязь лицом.

Помню я, что было трудно.
Но работала с душой.
Ощущать, что нужен людям
Очень было хорошо.
Между мной и тем хирургом
Будто молния прошла,
Он при всем честном народе
Золотцем меня назвал.
А работы было много.
Каждый ждет тебя больной.
За день даже не присядешь,
Ног не чуешь под собой.
И Кузьмин все это видел:
»Сядь со мною, посиди.
Не бросай меня! Уж скоро…
Еще немного потерпи!»
Я, конечно, не бросала.
Как тут можно отказать?
Что-то каждому старалась
В утешение сказать.
А они в глаза мне смотрят,
Мол, спаси и помоги.
Будто смерть могу прогнать я
Лишь движением руки.
А потом я провожала
Кузьмина в последний путь,
И сама себе шептала:
«Помни все! Не позабудь!»


Глава 6. Конец войны.


Было то восьмого мая,
Ночью на девятое.
Мы по радио узнали,
Что война проклятая
Кончена. И тут такое
Началось волнение,
Радость, слезы – все смешалось
В общем оживлении.
Началась стрельба – победе
Дружно все салютовали.
Вместе плакали от счастья
И друг друга поздравляли.
А потом был отдых дан.
Свободно все передвигались,
Многих стерегла беда –
Они на минах подрывались.
Я сидела в ожиданьи
Дорогого гостя:
Леня гнал на мотоцикле
На предельной скорости.
Там дорога пролегала
По высокой насыпи,
А навстречу пленных гнали –
Ни проехать, ни пройти.
Леня круто повернул,
С кручи кубарем слетел.
Мог убиться до смерти,
Слава богу, уцелел!
Вот такое приключилось,
Прямо как в романе.
Отпуск дома провели,
Сидя на диване.
Ведь у Лени от ушиба
Ноги заболели.
Ходить не мог, и хорошо,
Что кости уцелели.
Все со временем прошло.
Все прошло – и то, и это.
Стоит вспомнить – оживет,
Любви дыханием согрето.
Вот уж девяносто лет
Мне нынче исполняется.
Я пишу, и в голове
Все ясно представляется.
Слезы горькие из глаз
Сразу появляются,
А забыть победы час
Никак не получается.
Праздник отмечали скромно,
Но парад военный был,
Хоть его назвали смотром
Группы войск, что победили.
Много съехалось народу,
Негде яблоку упасть.
Мы решили с Леней тоже
На военный смотр попасть.
Хоть пытались посмотреть,
Только не пробились.
И обратно по шоссе
С ветром прокатились.
А наши, к празднику готовясь,
Чтобы было весело,
В больничном скверике своем
Фонарики развесили.
Маскировка за войну
Страшно надоела всем –
Чуть рассеивали тьму
Плошки самодельные.
И столы накрыли в сквере,
Танцы были до утра.
Нам медали всем вручили,
А кому и ордена.
Ту медаль, что «За Победу
Над Германией» дана,
Не сменяю и на орден,
Так мне дорога она.
Но костюм с наградами
Просто так висит в шкафу,
Ноги у меня больные,
Никуда я не хожу.
Когда вручали нам медали,
Всех нас похвалили.
«Войны не будет никогда!
Фашистов разгромили!»
Я поверила тогда,
Но прошли недели,
Наши воины опять
На восток летели.


Глава 7. Как мы лечили пленных немцев.


Весь уютный и зеленый
Был Нойхаммер-городок.
Лагерь для военнопленных
Недалеко от него.
Был построен он для русских,
Но теперь сидит там фриц.
На досуге осмысляет
Неудавшийся свой "блиц".
В плену, "голубчики", в тоске,
Мы с ними расквитались.
Как на шахматной доске
Местами поменялись.
Все немецкие солдаты,
Как один, - истощены.
Там и тиф, и дистрофия -
Все последствия войны.
Их решили подкормить
И в Россию проводить.
Что они разрушили,
Нужно все восстановить.
В госпиталь их всех привозят,
Срочно нужно им помыться,
А иначе рядом с ними
Невозможно находиться.
Вот помыты и одеты
Отто, Петеры и Гансы
Отвечают на вопросы:
Как зовут? Домашний адрес?
Но у немцев жалкий вид,
На вопросы - где живут?
Каждый третий говорит:
"Адрес нихт. Аллес капут."
Разместили по палатам,
По двухъярусным кроватям.
Осмотрели их врачи,
Прописали, как лечить.
А кормили хорошо,
Чтобы поскорей отъелись.
В мае там у них тепло -
Стайками на солнце грелись.
Кроме фюрера солдат,
В плен попали и артисты.
Они давали номера -
Пели арии солисты.
Берлинский оперный театр
Труппой всей у нас лечился.
Шли концерты "на ура",
Пленный немец оживился.
Те из медиков невольных,
Что в больнице находились,
Помогали добровольно,
Им за это не платили.
Их кормили - щи да каша,
Кров давали. Только днем
Разрешалось им работать.
Ночью их сменяли наши.
Мы толкуем им по-русски,
А они нам по-немецки.
Но при этом понимали
Мы друг друга молодецки.
Им отдали весь чердак,
Там немецкий был уют.
Перед сном ко мне бегут:
"Швестер Уфа, гутен нахт".
Коль приветливые сестры
И внимательны врачи,
То работать очень просто,
Сообща больных лечить.
Помню очень хорошо,
До сих пор в ушах звучит:
"Швестер Уфа, гутен морген!
Швестер Уфа, битте шойн".
Четыре месяца прошло,
Все поправились. И вот
Запряженных лошадьми,
Десять подали подвод.
И на каждой русский кучер.
Немцев посадили,
А сопровождать меня,
Конечно, отрядили.
Что ж, как видно для конвоя
Не было меня полезней.
И бумаг вручили ворох -
Все истории болезни.
Ту бумажную колоду
Я бинтом перевязала,
На переднюю подводу
Села. "Трогай!" - приказала.
Едем полем, едем лесом,
Вот и прибыли на место.
Немцев я пересчитала -
Никого не потеряла.
Что за дивные дела?
Лишь вчера война была.
И немецкие солдаты
Были нам враги закляты.
А сегодня я одна
Среди немцев нахожусь,
И командую я ими,
И ни капли не боюсь.
Сколько за четыре года
Под бомбежками была!
Страху натерпелась много -
Видно весь потратила.





Глава 8. Демобилизация.



Не подумайте, что сразу
Разрешен был всем отъезд.
На два года, три этапа
Растянулся весь процесс.
На восток с волною первой
Уходили эшелоны.
Меня оставили работать
На медпункте станционном.
Польша. Городок Бреслау.
Плац большой, на нем трибуна.
Отъезжающим со славой
Аплодировали бурно.
Были пламенные речи,
Пожеланья жизни мирной.
Победивших в страшной сече
Провожали в стойке "смирно".
Очень медленно и чинно
Тянет поезд паровоз,
А на нем на месте видном
Иосиф Сталин в полный рост.
Из телятников глядят
Отъезжающих солдат
Лица в радостном волненьи.
Звонко раздается пенье
Лидии Руслановой.
Пропоет - и заново:
"Валенки да валенки,
Эх, да не подшиты, стареньки".




А медпункт, хоть каждый день
В час урочный открывался,
Но туда по пустякам
Совсем никто не обращался.
Но, бывало, навещали
Вида все борцовского
Пареньки, что охраняли
Вагоны Рокоссовского.
Один из них был мой земляк.
Как и я, он сибиряк.
А на фронте, на войне
Равносильно то родне.
Он молоденький совсем,
Ему от силы, ну, лет двадцать.
И хотелось, как и всем,
Шутить, смеяться, баловаться.
Вот приходит мой земляк,
Где-то в городе болтался,
Польской речи нахватался,
Приласкать решил меня:
"Ты ж моё као гронце,
Моё лёди сметанкове".
Что же это означает?
Вот что - от слова до слова:
"Ты - горячее какао,
Сливочно морожено".
Я, конечно, хохотала,
Сдержаться разве можно?
Так вот он и куролесил
Мой приятель молодой.
Как поется в нашей песне:
"Бери шинель, пошли домой".



Глава 9. Расформирование госпиталя.


Вот девятый эпизод.
Осень. Сорок пятый год.
Госпитальную бригаду
Нашу расформировали,
Часть отправили домой,
Прочих «оптом» передали
В новый госпиталь, другой.
В их числе – и я с подругой
Милой Валей Досовой.
Вот приехали за нами,
Погрузились друг за дружкой,
Но, однако, не хватило
Места мне с моей подружкой.
Нас оставили на завтра,
И придется нам вдвоем
Ночь до утра коротать
В этом здании пустом.
Вот уж дело к вечеру,
Грустно нам без ужина,
Ну, да делать нечего,
Спать ложиться нужно.
Ни матраца, ни подушки,
Все постели сдали.
Корпус пуст, и двери настежь,
Лишь сквозняк гуляет.
Стелем с Валей мы газеты
На железную кровать,
А на них – и мы, валетом,
Ну, да нам не привыкать.
Кровать скрипит, постель шуршит,
От смеха нам не удержаться,
Мы об этом всем расскажем,
Лишь бы до дому добраться.
Наконец угомонились,
Первым сном слегка забылись.
Слышим вдруг – по коридору
Приближаются шаги,
Дружно так, чеканя шаг,
Стучат мужские сапоги.
Вале знак я подала,
Чтобы пикнуть не могла:
Никого здесь не найдут,
Постучатся и уйдут.
Раздается громкий стук:
«Куликова, Досова,
Знаем, знаем, что вы тут.
Что вас голодных бросили!»
Мы скорее открываем,
Узнаем своих ребят,
У них большущая кастрюля,
В ней две косточки торчат
Из-под крышки. Пар идет
Вкусный, ароматный,
А в кармане одного
Бутылочка припрятана.
Вале, как всегда, смешно,
В глазах смешинки прыгают:
«Руфа, нам не суждено
От голода погибнуть!»
Наконец мы вчетвером
За столом расселись,
Первый раз за всю войну
Мяса так наелись.
Один из них снабженцем был,
А другой был – по режиму,
Жизнь вольготная у них –
Оба с женами служили.
Они, как видно, слышали,
Что мы без ужина сидим,
И решили поделиться
С нами ужином своим.
А для нас, голодных, стал
Просто счастьем их приход.
Кто такое испытал,
Тот все правильно поймет.



Глава 10. Брюшной тиф.


И последний наш приют
В данной эпопее -
Госпиталь, где мы лечили
Тиф и диарею.
Тиф брюшной. С ним шутки плохи,
Страшная инфекция,
У больных температура,
Бред, интоксикация.
Нам - работы через край,
От больных не отходили,
Лекарство каждому подай,
Тяжелых с ложечки кормили.
Камфару кололи всем
В день два раза непременно,
Ставили потом компрессы
На уколотое место.
Мне запомнился один -
Яшка из детдома,
Так он рекомендовал
Себя своим знакомым.
Жалко Яшку - сиротлив,
Он семьи родной не знал,
Жил на окриках, и тиф
Чуть его не доконал.
Яшка стал у нас сдавать -
Без сознанья, чуть живой.
Я, хоть не родная мать,
Но желаю всей душой,
Чтобы он остался жив,
Хворь лихая отступила.
И в душевный тот порыв
Всю энергию вложила.
И, как видно, помогло,
Смерть мы победили.
Общими усильями
Яшку излечили.
Доктор сердится притворно:
"Ты, урод, такой-сякой,
Ты хоть сам-то понимаешь,
Где ты был одной ногой?"
Видно от избытка чувств
"Урод" ему сказала,
А смотрела на него
Счастливыми глазами.
А еще такой был случай
В жизни медицинской:
Как от тифа излечился
Юрочка Литинский.
Ленинграда бледный житель,
Я ему лет тридцать дам,
Инженер-мостостроитель,
А по званью капитан.
Папа был в высоком чине,
Уж не помню, кто по званью,
А служил он в медицине.
"Здесь - особое вниманье", -
Так про Юру врач сказала.
Я сама уж понимала -
Пациент он не простой.
Бледный, слабый и худой,
Он на первом же дежурстве
Мне допрос устроил жуткий.
Кто такая и откуда?
Замужем иль нет покуда?
Я ответила ему
Сдержанно и откровенно,
Да, мол, есть сердечный друг,
Но менять его не намерена.
К сожаленью моему,
Нет сейчас его со мною,
Улетел он на войну -
На восток теперь, в Японию.
Буду ждать его оттуда,
Он о том меня просил.
Юра мой ответ одобрил,
Но, однако же, схитрил.
Время шло в моих стараньях,
Начала я замечать,
Что "особого вниманья"
Стало Юре не хватать.
После моего дежурства
Просит приходить меня:
"Ты пойми, что без тебя я
Не могу прожить и дня!"
Сроки все у тифа вышли,
Нет у Юры улучшенья,
И консилиум собрали,
Чтобы вынести решенье.
У больного грустный вид,
И анализы плохие,
Он не ест, почти не спит.
Что же делать? И решили,
Что покой больному нужен.
Оттого он так недужен,
Что клинически влюблен.
Срочно был переведен
Юра в госпиталь другой,
Дабы разлучить со мной.
Так решили доктора.
В день назначенный, с утра
Заложили фаэтон,
И больного привели,
А сопровождать его
Человека не нашли.
И меня командируют
Довезти до места Юру.
Вот какие парадоксы
Жизнь, бывает, преподносит.
Лошадка - просто загляденье,
Кучер - ухарский мужик,
Доставит к месту назначенья
Седоков он в тот же миг.
Не могли мы и представить,
Где придется очутиться,
Ведь в сиреневую рощу
Прикатил нас наш возница.
Я глазам своим не верю -
Видела сирень в цвету,
Но рощу целую!? А запах!
Нет, слова бессильны тут.
По сиреневым аллеям
Долго кучер нас кружил.
И пьянящими цветами
Фаэтон наш завалил -
Только головы торчали.
Времени не замечали.
Вдруг я вижу - солнце низко,
Ехать нам еще не близко.
А должны мы Юру сдать,
Пока солнце в небе светит.
Ох, но что же мне сказать?
Где мы были - что ответить?
Кучер с козел вдруг привстал,
Хитро так нам говорит:
"Ну, ребята, как хотите,
Только я вас повенчал!
Мы кружили - сколько надо
По церковному обряду,
И молитву я читал,
И на брак благословлял.
А теперь пора настала
Отправляться в ресторан".
Я руками замахала:
"Я в своем уме пока,
Хоть и сдвинули слегка,
В госпиталь!" - им приказала.
Наконец мы Юру сдали.
Но, однако, на прощанье
Взял с меня он обещанье,
Чтоб его я навещала.
К дому поздно прикатили.
После длительной отлучки
Я ждала хорошей взбучки,
Но меня и не спросили,
Где мы целый день болтались.
Я сгребла сирень в охапку,
Каждому дала букет,
И довольны все остались.
Больше всех доволен кучер,
Распрягает он коня:
"Будешь помнить ты меня!
Да и Юра не забудет".
Так оно и получилось.
Я под этим впечатленьем
В первое же воскресенье
В гости к Юре заявилась
Рано, с самого утра.
Юра тоже не проспал,
На крыльце меня встречал.
Была чудесная пора.
Мы пошли в больничный сад.
Там под деревом большим
В тень уселись и сидим.
Травы зеленой аромат
Вдыхаем молча и глядим
Вокруг счастливыми глазами.
Мимо доктор проходил,
Увидел нас, всплеснул руками:
"Как, они и здесь вдвоем?!"
Этот врач, как оказалось,
Был в консилиуме том.
Рассказать осталось малость.
Скоро Юра стал здоров,
Его выписали в часть.
Он пришел со мной проститься:
"Уезжаю я от вас.
Руфа, думал я когда-то -
Разлуки нам не миновать.
Боже, как ты будешь плакать!
И вот - сбылось. Но плачу я".
Он уехал в Шауляй
И оттуда написал -
Европейскую культуру
Посмотреть он приглашал.
Но на Юрино то письмо
Ничего я не ответила.
Такой привязанности-любви
В жизни больше я не встретила.



Глава 11. Разведчики.

Расскажу, как отмечали
В стороне немецкой
День седьмого ноября -
Праздник наш советский.
Был приказ, чтоб в увольненья
Никого не отпускать,
И гостей к себе на праздник
Никаких не приглашать.
Целый день сидели дома,
Томились от безделья,
Вечером пошли на танцы,
Но не было веселья.
Ведь партнер - на всех один,
К нашей девичьей досаде,
Госпиталя сам начальник -
Как петух в курином стаде.
Только мы с подружкой Лизой
Не особенно скучали:
Несмотря на все приказы
В гости тайно поджидали
Мы разведчиков. И вот
Двери сами отворились,
И четыре офицера
Будто с неба к нам свалились.
Начальник сразу побледнел:
"Это кто их пропустил?"
Позвать дежурного велел,
На вахтеров напустился.
Но дежурный ни при чем,
И вахтер не виноват,
Обратился к офицерам:
"Как прошли вы к нам сюда?"
И услышал он в ответ:
"У кого спросили вы -
Как прошли? Преграды нет
Для разведчиков живых.
Проходили мы на фронте
Огневые рубежи.
Ну, а к вам тут, извините,
Можно запросто пройти.

А вот от своих уйти
Было нам сложней гораздо,
Ведь удвоены посты,
Потому что нынче праздник.
Были заперты все двери
На замки-засовы прочно,
И пришлось спускаться вниз
Нам по трубам водосточным".
Я и верю, и не верю,
Только знаю наперёд -
Мне пришелся по душе
Необычный их приход.
Тут начальник наш смягчился:
"Я слегка погорячился,
Будьте вы у нас, как дома,
С девушками вы знакомы?"
"Да, знакомы, но немного.
Чтоб знакомство закрепить,
Мы хотим их пригласить
Завтра к нам на танцы снова".
Лиза слышит - чуть не плачет.
Ах, какая неудача!
Завтра не положена
Лизе увольнительная -
В увольнение пойдет
Лизин заместитель.
Просить его, чтоб уступил -
Ни за что не согласится.
Нужно что-то предпринять,
Как в разведке, изловчиться.
И решили Лизу спрятать
В шкаф до самого ухода.
Заместитель Лизу ищет,
Но, однако, не находит.
Ему крайне на бумаге
Подпись Лизина нужна.
Что такое? Как сквозь землю
Провалилася она.
Вот уж в третий раз бежит
Он на пятый к нам этаж,
Утомился, весь дрожит,
Прибежал - и прямо в шкаф.
Дверцу открывает,
А там Лизонька сидит,
Глазками моргает.
Закричала на него:
"Зачем открыл? Закрой сейчас же!"
Это было так смешно!
В детстве мы играли так же.
Делать нечего - пришлось
Ей из шкафа вылезать.

Тут мы дружно навалились,
Стали парня убеждать:
"Ты пойми, нам крайне важно
У них на танцах побывать!
Где еще таких отважных
Ребят придется повстречать?
Нам понравились они -
Озорные, юморные,
Красавцы все как на подбор,
А танцуют так легко!
Увольненье пополам
Мы разделим - утро нам,
Вторая половина дня
Будет полностью твоя".
Как он, бедный, ни крутился,
Взяли, будто бы в тиски,
И под натиском таким
Заместитель согласился.
Мы к разведчикам ушли.
Они встречали нас с охотой.
Патефон уже играл
Вовсю немецкие фокстроты.
Пели песни под баян,
Танцевали до упаду,
Кто хотел - тот выступал.
Все концерту были рады.
Веселый праздник был, хороший!
Быстро кончились полдня!
Спохватилась - у меня
Насквозь протерлися подошвы.
Заместитель ждал напрасно -
Ведь про время мы забыли.
Бегал, спрашивал всечасно:
"Что, пришли эти "борзые"?
Мы явились где-то в пять,
И сходили мы не зря.
Будем долго вспоминать
День восьмого ноября.