Ketten, Gerten und Peitschen/цепи, Кнуты и Плети

Ассоль томилась в своём зверинце.
Тянулось время, как манный полдник.
И вот один из заезжих принцев
Ей вместо сердца вручил намордник.

Полкоролевства кричало: «Горько!..
Как горько будет бедняжке в замке…»
Кривя улыбку лимонной долькой,
Ассоль раздвинула шире… рамки

Привычной жизни. Взошла на плаху,
Себя доверив монаршей воле.
(Когда в тебе ни стыда, ни страха,
То страсть порою зовёшь любовью.)

Грей чётко помнил о превосходстве
Наследной власти над словом черни.
Ассоль едва проводила солнце,
Как принц повёл её в подземелье.

Сказал: «К ноге! Восхищайся! Слушай!»
Сказал: «Служи!» Та вняла приказу,
Став фавориткой среди игрушек
Хозяйских – старых и безобразных.

Он выбрал ту, что не в силах спорить,
С глубокой бездной в покорном взгляде.
Он рассекал её плоть до крови.
А после вдруг принимался гладить.

Шептал: «Люблю». Изрыгал проклятья,
Терзал и мучил, и рвал ногтями.
Она ходила в прозрачных платьях,
Сверкая маленькими грудями,

Татуировкой сплошных порезов,
Незаживающих звёздных ранок.
Он говорил ей: «Моя принцесса
В кругу двуногих безликих самок».

Но всё кончается. Вскоре Грею
Приелись цепи, кнуты и плети.
Он испугался, что заболеет,
Коль не познает объятий смерти.

И Грей уехал. Не возвратился –
Погиб в трактире или в борделе.
Ассоль скучала одна без принца,
Не зная, чем заглушить стремленье

К чему-то, что не нашло названья,
Грозилось выйти бедой наружу.
И в тишине королевской спальни
Её мирок был предельно сужен

Лишь до неё и печного устья.
Червонным парусом пламенея,
Огонь холодной руки коснулся,
Соединяя Ассоль и Грея…