Прощенная колыбельная

...на сына Арианрод позже наложила три проклятия: он никогда не получит имени, если она сама не назовет его, он не сможет держать оружия, если она сама не вооружит его (ни одну из этих вещей она делать не собиралась), и он не сможет жениться ни на одной человеческой женщине...
(с) ru.wikipedia/wiki/Гвидион

- Выходи глядеть на белый холм над морем, стой как башня без усталости и страха. Сердце тискает предвестник новой боли, поля лет немилосердный пахарь - старость тела и упадок духа. Твою голову, как к ложу, клонит к комлю.
- Ты сама, сестра, увядшая старуха, хотя я тебя давно другой не помню. Кажется, что минуло немало, а на самом деле - больше втрое.
Что же, пламя ненависти алой в мой последний сон меня укроет?

- Помнишь, брат... Хотя ты вспомнишь вряд ли, твою память подточило время. Как пришел корабль твой заклятый в мою гавань в белогривой пене, как вошел ты в светлые палаты, лживое лицо надев как маску, не прося ни милости, ни платы,
успокоил мимолетной лаской, усыпил медовыми стихами. Ведала ли я твою опасность, за спиной в руке зажатый камень?

- Ты дурная женщина, сестрица, и добрее за века не стала. Ты лесная хищная куница с сердцем из ирландской темной стали. Памяти моей пока довольно на дела, что позже стали песней.
Как ты отказала своей крови в имени, оружии, невесте. Помнишь, не осыпалась ли пылью тень давно ушедших тех историй,
как качался в пене белогривой мой корабль на ладонях моря, а на светлой палубе - мальчонка, очи - льдистых скал седая просинь.
Голосок летит легко и звонко. Он твой сын, ему всего лишь восемь. Брошенный, ненужный, нежеланный матерью-куницей из дубравы.

- Брат, отставь мои грехи и планы, только не в своем была ль я праве сыну даровать в крещеньи имя?

- Он взращен и выкормлен другими.

Помнишь сладкую тайну медовых стихов,
белых птиц, что вкруг мачты порхают легко,
серый камень, что пущен умелой рукой,
мертвых глаз устремленный в безвечность покой,
каплю крови темней молодого вина?
Ты сама даровала ему имена.

Я вошел к тебе без лживых масок, и стоял среди просторных залов. Гнева заливаясь темной краской помнишь ли, что ты тогда сказала?

- ..."Я предвижу по знакам идущих штормов, по движению вод под громадой земли, что покуда мой сын от моей крови кровь -
не водить ему белые в бой корабли, с братством воинов не разделить ему кров.
Не носить, как мужчине копья и меча, не слыхать, как валы бьются в пыль о корму, если меч и доспех, кожу, дерево, сталь я своею рукой не доверю ему."

- Ты дурная мать, моя сестрица, и любви не прибыло за годы. Хищная коварная куница, скорбь отца и огорченье рода. Помнишь, как пришел к тебе я пешим, в пыльных сапогах, со старой лютней? Пел тебе о первом цвете вешнем, о героях, как ты страстно любишь, о богах, о доблести и чести, долго пел, не повторясь ни разу. И потоком патоки и лести усыплял твои изощренный разум.
Помнишь, был со мной прекрасный ликом юноша, глаза синее моря? Сын твой нелюбимый, нежеланный. О тебе не ведающий горя.
Он, умеющий любить и драться и встречать, как ветер грудью, беды. Вот твой сын - ему теперь шестнадцать, по тебе тоски он не изведал.

А на утро у замка воззвала труба,
ее песнь была злобы полна и груба,
пристань светлая впыхнула в жарком огне
и от копий чужих горизонт потемнел.
Когда ужас как лед твое сердце сковал,
пожалела ли ты о бездумных словах?

Когда жизнь от испуга вдруг стала пуста и как птица забилось сердечко в груди, ты несла свои лучшие кожу и сталь, чтобы сына на бой своего снарядить.
Но затихла труба и рассеялась мгла, когда вся моя магия в землю ушла - но свершилось, уже по законам земли меч и воин навеки себя обрели.

Пред тобой стоял в густой траве я, не стыдясь, от взгляда глаз не пряча. Ты ж от черной злобы багровея, все твердила...

- ..."Будет все иначе. Я предвижу по знакам - лавиною с гор будет юноше этому мой приговор. Отразятся слова мои в чистой воде -
не иметь ему суженой рода людей. Ни невестой не станет ему, ни женой - ни в родимой земле, ни в какой-то иной!"

- И тогда я неделю корпел над котлом, и поил свое зелье старинным вином, взял дубовые листья и липовый мед...

- И ты верил, что он никогда не умрет. Ты творил ему деву из вешних цветов - еще день, и напиток твой был бы готов. Но пока на столе догорела свеча, я осколки предательства бросила в чан. Вопреки твоим многим и светлым дарам я шептала "Предай!". И она предала.

Спи, мой брат, своей местью я сыта сполна. Нас утешат шторма и укроет волна. И столетние шрамы незажитых ран нам сошьют птичьи крики, излечит туман.
Я не чувствую больше ни боли, ни зла - я устала носить перегнившую ложь. Холм над морем уснет в тени крыльев орла. И наш сын - он отныне на нас не похож.

- Спи, сестра. Утоленная жажда сладка. Гнев истаял во мне словно мартовский снег. Нам на саван зима стелет белую ткань.
А наш сын возвратится домой по весне.