К отцу я с болью в сердце обращаюсь,
В затмениях что много не учел,
Что сам, не замечая и не каясь,
Спиртное своим близким предпочел.
А мать сквозь ночь одернется от дрожи,
Едва слезу из глаз не оборонив,
И вновь, не поборов твое подножье,
Уснет, к подушке голову склонив.
Она для нас в глубинности молчанья
Всю ношу размещает на спине.
Немыслимо подобное желание,
Колени поклонялись чтоб земле.
И с каждым разом ноша тяжелеет,
А тяжесть придает твоя молва.
Спиртное в горле вовсе не согреет,
Прошла та беззаботная пора.
А дочери хотят окликнуть: «Папа!»,
Но в спальне не притворено окно,
Пьянящей пеленой под звуки храпа
Пропитано хмельное полотно.
В решениях поспешных и не верных,
Как полон, так и пуст в момент карман,
Молитвы наши, напрочь опровергнув,
Вновь пред тобой наполненный бокал.
И как костёр ты гаснешь поминутно,
А наша мать страдает без конца,
Предстанешь вновь пред ней со взором мутным,
Не ликом настоящего отца.
И вновь не нахожу на то ответа –
Поступок – зашифрованный порыв,
Вкус горечи съедает без запрета,
Вконец отцовы очи охмурив.
Зачем стоишь на почве безразличья,
Прокладывая новую ступень?
У матери не мания величья,
Слова ее не как у всех людей.
Ругает потому, что обижаешь,
Души улыбка больше не цветет,
Ты сад ее слезами орошаешь,
А в сердце уж не молодость живет.
И как твое расценивать желание?
Не уж-то, как бездельную тоску?
В ответ звучат мотивы оправдания,
Приставив пистолет к ее виску.
И пулю она снова принимает,
Но только что же будет дальше с ней?
Что есть у мамы, с корнем отрывает,
Увидеть чтобы счастие детей.
Она твоим отвергнута портретом,
И хрупкая рука так холодна,
Как жаль, что не оценишь жизни этой,
В которой мать для каждого одна!
Сентябрь 2004 год
|