Дайте занавес!... Дайте свет!...

Так случится однажды, что я в неизбежность уйду,
бытием принесён божеству православному в жертву,
заскользив в полынью-неизвестность по ломкому льду,
за осколки цепляясь стихами – обрывками нервов.
Буду биться за жизнь, не спеша до «золы» прогореть…
на уступе над бездной повиснув, бояться сорваться…
Над фатальным исходом моим будет скалиться смерть,
отдирая один за другим побелевшие пальцы…

«Дайте занавес! В пусть свой последний ушёл пилигрим…
Дайте занавес! Время исчерпано, сыграна роль!»
Мог бы дольше играть. Но от слёз расползается грим.
Да лицо искажает уже настоящая боль…

Я, не веря догматов церковных возвышенной лжи,
ненасытному чреву Вселенной тепло отдавая,
в каждом выдохе/вдохе выплёскивать краткое «Жить…»
стану, слыша, как струны сознания смерть обрывает.
И молил бы о крыльях… Не ангельских… Птичьих, простых…
чтобы, душу вручив бирюзовой безоблачной тверди
попытаться уйти от смолистого духа сосны,
оставляя перо в жёстких пальцах владычицы – смерти.

«Дайте свет! Почитатели, сделайте вызов на «бис»!
Не спешите меж мною и вами мосты развести!»
Жизнь сложна и порою опасна, как узкий карниз,
но как же хочется мне по карнизу ещё раз пройти!

А по смерти душа не нуждается в сильном крыле,
в её власти, твердят, проходить, как Гудини, сквозь стены.
Крылья ей пригодились бы в бытность её на земле
точно так же, как крови каналы артерий и вены.
Мы лишаемся крыльев при жизни по сотням причин,
покаянной молитвой прорехи в душе закрываем,…
Но, всё равно ведь когда-то апостол достанет ключи
и замок отопрёт на вратах вожделенного рая.

Будут крылья ли ангела, будет ли нимб – всё равно.
Я о них и не стал бы просить и надеяться, братцы.
Мне бы жизнь посмотреть ещё раз, словно в клубе кино…
на вечерний сеанс безбилетным мальчишкой пробраться…