Маяк в пустыне

Прощаясь с морем,
стряхивая с себя остатки
соли,
истерику чаек,
им вторя,
стоя,
у входа в пустыню,
сталкивая синее
с жёлтым,
замечаешь бесстыдную
женоподобную линию
горизонта
в зрачках бедуина,
рисунок восточных
ковров
и сферы песочных,
засыпанных наполовину,
часов.
Липкий озон
наплывает на спины
им.
У входа в пустыню
видится горизонт
таким.
Впрочем, как в ней
самой. Разреши
глазам
не открываться вширь,
прислушиваясь не
к шагам,
а к пульсу, тем более
беззвучен когда
ход
ног, и каплей вода
ищет в полое
вход.
Горизонт лежит,
как женщина на боку.
Дремлет.
Минуты текут.
Плавится жизнь
в теле.
Думай о льдинах:
“ в Арктике тесно
от льдин”
Это естественно –
в пустыне, на середине
пути.

Скормлена ветоши
лёгких вода.
Жар
побеждает, когда
идя, не встретишь и
миража
Что может спасти?
Что спасает само по
себе?
Предтеча и опыт
предтечи идти
по воде,
аки посуху…
Солнце толкает
в темя.
Перетекает,
нужды в посохе
не имея
время, обратно
в солнце, возвращаясь
ночью
звёздами. Не считай их
величину квадрата
и площадь.
Наступление утра
не всегда испытание
воли,
покрытое тайнами
шествие суток,
но и,
аду и раю,
боли и бедам
вызов.
Помня об этом,
пустыня лишает
визы,
права на выход.
Но если за дюнами
горы
виднеются, думаю
будет лихо
порам,
заждавшимся ветра.
Взорвутся на встречу
зудом,
пока не облегчат
тело ответом.
Утром.

Гелиос впереди.
Позади плутовство
Селены.
Как делённый на сто
метеорит
вселенной,
множеством стрел
стремится к цели
мозг.
Символ спасенья
уменьшен. Так делал
Босх.
Но различим, но
гребнями горной
цепи
не иллюзорный,
цвета коричной
сепии.
И выше пыли
очертанье, столба ли,
башни,
Главное, что бы пали
стены и были
влажны.
Всё ещё пекло.
Горло – печи
жерло!
Солнце перчит
плечи и тело.
Нервы
натянуты, руку
протянуть - коснёшься
камня
холодного, отзовёшься
утробного звука
гамме…
Сто шагов – пустяк.
Что колко
в грудине стынет?
Не оказался бы только
это – маяк
в пустыне…