На именинах одного поэта

На именины одного поэта
я, будучи спонтанно приглашённым,
в гостиную с разбега заведённый,
минуя тапки,
был взят в охапку,
где вырвали из рук моих пакеты.

Пакеты с водкой. Их пока забудем.
Стоял ноябрь, потому как грели,
окрашенные синим батареи.
Из разговоров,
точнее споров,
я узнавал, какие будут блюда.

Попал на кухню, с гардеробом спутав.
Любовников склоняя имена,
курили дамы хором. На меня
почти в упор
смотрел топор,
повешенный ещё наверно утром.

Я покурил и позван был за стол,
немедленно со стулом познакомлен,
который был на ногу одну болен.
С опаской сел.
Стул уцелел.
Мужик напротив глупости молол.

Мои соседи по столу и стулу –
семь человек направо, семь налево –
всё время пили, крякая, и ели.
Кусками шпрот
набитый рот
служил образчиком карикатуры.

Вообще-то я приехал не к началу
торжеств, а к середине, и меня
ужасно забавляла та возня:
концовки фраз,
слезливый глаз.
Я чувствовал, что не дожить до чая.

Мужик напротив всё перемолол
план выполнив до срока, кстати,
рязанским рылом в греческом салате
уснул, подлец,
известный чтец
Есенина, но точно в роль вошёл!

Я поискал: а где же именинник?
Виновник, в окружении родни,
прикладывая рукопись к груди,
читал стихи
сестре снохи,
и мат сквозил, как в матче "Таль – Ботвинник".

Моя тарелка пустовала редко.
Соседка слева ловкою рукой
подкладывала тут же, и ногой
касалась так,
стараясь в такт
качанию своей же табуретки.

На танцы выходили не спеша.
Сплошь старики, да я – из молодёжи.
А кто до сорока со скрипом дожил,
пошли курить.
Остались пить
два знаменитых барда-алкаша.

Я танцевал, за талию держа
ровесницу поэта Евтушенко.
Она владела шагом совершенно.
Давным-давно
в немом кино
таких снимали, Синема служа!

Я закружился – всё вокруг кружилось!
Смешались люди, водка и вино,
соседка слева, холодец свиной,
стихи, эссе,
Дали, Массне,
других фамилий непроизносимость…

Ночь наступила, как школяр в дерьмо,
нечаянно, смущённо улыбаясь.
Луна, определённо скукой маясь,
меняла цвет,
роняя свет
в порталы коридорного трюмо.

Пытало зренье двойственность объектов.
Молчало чувство самосохраненья.
Мозг не выказывал ни капли удивленья.
Поэт родне,
наедине,
пакетики готовил для объедков;

а выпроводив бедную родню,
виновник торжества, со взглядом мутным,
бутылку водки, выдержав минуту,
на стол воздвиг,
и в этот миг
убил интригу, в общем, на корню.

Настало утро, а картина та же:
поэт читал, без умолку и цели,
курили дамы, остальные ели,
куранты били,
барды пили…
Изображение достойно Эрмитажа.