Почуяв, что волки начинают мало-помалу отставать, Ёршик взбадривался, и нёсся дальше и дальше, ближе к селениям. Ему было очень жарко, пот тёк по всему телу: по, спине, по крупу, и стекал пахучими духами по ногам, добираясь, до копыт, которые, в свою очередь, промерзали, и на них образовывалась наледь. Копыта, были покрытые льдом, словно покрытые лаком или несмываемой краской, которые, соединяясь с подковой, скользили, как по льду, и мешали увеличить скорость.
Конюх Мишка задумал тут красить денники. Ну, а Ёршик, ещё, будучи сосунком, когда тянул соски своей рыжей по масти матери, нечаянно своими ногами влез в ведро с краской. Мать перешагнула, а жеребёнок не видел, да и где тут увидишь, коль глаза карие под сосками. С тех времён он хорошо запомнил не то, что в краске копыто оказалось, а то, что как сурово Мишка его бранил, когда отскабливал краску. А какие были первые боли в ногах? Это уже потом он привыкнет и к подковам, и к скребку, с острыми зазубринами. А тогда… это было в первый раз, как в первый класс. Ещё жеребёнком Ёршик помнил, как он случайно оказался зимой на пруду, покрытым льдом, и как он тогда не мог пройти и шагом не то, чтобы пуститься в галоп. Тогда не будь вблизи Мишки -конюха, не жить соловой масти рысаку сейчас. Не быть этой борьбе, которая так неожиданно свалилась сей день на него. Откуда ему знать, что Дусю везти придётся в больницу, в придачу с волком. Могучая, кофейного цвета грива, облепленная снегом, мешала. Ветер её колошматил из стороны в сторону, мешая глазам.
С остриженной гривой помнил себя конь только в летнее время. Как ему было сейчас обидно, что грива не острижена; она ему мешала хорошо выглядывать дорогу, по которой он мчался, не покладая своих ног. А вьюга не утихомиривалась. Мартовский снег лупил дождём и градом по махровым белесым ресницам лошадь. Мелкая снежная крупа, как заноза, засыпала, словно манной крупой, карие яблоки глаз. Слёзы текли по морде то ли от боли, то ли от досады ледяными струйками. Как тут не вспомнить о лете, даже лошади. Ромашковые крупные ресницы коня обледенели. Вибриссы превратились в мелкие сосульки, которые мешали чутью лошади.
Порой в период передышки он рыл снег своими копытами от злости. Вспоминал зоотехника всякими нежнейшими мыслями. Только не мог понять одного, зачем его впрягли совершенно чужие люди, которых он не знал и не хотел никогда знать, и, дай бог, никогда о них более не помнить. Только бы эту суматоху пережить! Свалилась же она на его буйную голову, словно болезнь мыт или ещё хуже сап.
Думается животное, а с какой нежностью Ёршик вспоминал свою хозяйку, ещё совсем юную, зоотехничку, которая его любила так, как никто в мире. Она сама его и объезжала. Первый хозяин всегда животным запоминается вечно, и любовь к первому хозяину не иссякнет никогда. Таковы лошади и собаки.
Продолжение...
|
|