Сирота

А погода так свирепела, что давай сучить во все стороны, словно младенец ножками в колыбели. Снег кружил, как в хороводе на новогодней ёлке, то в одну сторону, то в другую, чтобы как можно больше навалиться сугробами. Дом сиротский всё более и более покрывался белым февральским покрывалом. Окна, словно щёлочки глаз, медленно и планомерно сужались, мешая выглядывать приёмщице- няньке через стёкла. Она, протирая залепленные снегом окна, в страхе выглядывала в них, помня о том, как бранилась заведующая домом только вчера. Она в истерике ругалась, на чём свет стоит, причитая, что сиротский уже полон, больше некуда селить, что везут и везут, куда везут? Мест больше нет! Кроваток нет! Столовая мала! Куда я этих желторотых возьму? Только разве раскинуть несколько кроваток на веранде? Но… опять же - там ледник ледником, как уцелеть этим несчастным? Первым несчастьем их было, что их родили. Вторым, что родители оказались не совсем путёвыми, коль их не могли прокормить, третьим, что лишились родительского крова и, в-четвёртых, сиротский государственный дом уже почти готов отказать им в житие, а, в-пятых, если их вселить, то только в холодной веранде, где никогда не было отопления. Да ещё есть подвал. Там, конечно, теплее и даже оконце есть, но ведь это подвал. В раздумьях причитала вчера распорядитель сиротского дома. И, сама с собой разговаривая, твердила: « Не возьми я их, сама своей жизнью рискую. Посадят, загребут в тюрьму. Никто меня и спрашивать не будет, были койко-места или не были? Кому какое дело до меня, а до этих несчастных тем более? Если они быстрее уйдут из этого мира, государству только облегчение - кормить не надо. Обществу не нужны эти дети, которые в последующем переполнят казематы?». Сколько прошло детишек через её руки – не вспомнить? Стали ли они людьми? Одному Богу ведомо, да, пожалуй, и он не сочтёт за двадцать лет, каким трудом она подняла и выходила многих сирот, когда оказалась случайно в этой должности. И за столько лет она помнит только два человека, которые выбились в люди, которые ей писали нежные радостные письма. А остальные, к сожалению, посылали душераздирающие без марок конверты: кто из лагерей, кто из тюрем, кто с поселений. География их была столь обширна: Якутия, Воркута, Печора, Крайний тундровый север, Новая Земля и острова Шпицберген. Добывали уран и уголь, мыли золото и рыли шахты, валили лес и строили дороги, и города - и всё это бывшие дети-сироты, будущие зэки. Всюду были бесплатные работники, которых кормить можно кое-как. Для этих несчастных зэков баланда была самой вкусной едой, вроде домашнего борща, которого они и в детстве-то никогда не едали. На крапиве, лебеде, грибах питались они у себя в кровном доме. Однако бывал и праздничный стол, если на столе оказывался жмых с патокой и килька, украденные из коровника и, вообще, с любых ферм, где выкармливали скотину, чтобы сдать их мясо в последующем государству. Надо было кормить большие города – столицы. Так что желудок их привык к скоромному питанию. Да и общество эта категория людей не тяготила. Тридцать - тридцать пять лет, - и нет зэка. И как-то само собой навернулись слёзы. Она вспомнила, как её жизнь надломила, когда при ней, в сквере города Мондомыра, самого богатого тогда города моряков, зарезали её мужа, который умер у неё на руках.


10 мая 2015 год,
Крайний Север,
Больничный городок.
Фото автора.