-Знаешь, доктор! Она сама не сможет идти. Посмотри внимательно на её состояние?
- Что, значит, не сможет! Не сможет, так «смогёт»! С уверенностью знающего человека, покраснев, как сваренный рак, добавил: « Не такие ещё больные шлёпали пешадралом до палаты. Было время, когда и носилок не было. Если хочет человек выжить, он за последнюю соломинку и травинку цепляется, как муравей в лесу. Что и калякать? Из полыньи как-то выбралась? Поддержим за руки и доведём до лазарета.
Доктор никогда не любил физической работы, а тут тащить бабу, отяжелевшую бременем, - до лазарета? А сам про себя размышлял: «Плачет по мне тюрьма! Какой позор на старости лет!» А было в то время доктору всего сорок семь лет. Оставалось три годочка до полтинника, а там – северная льготная пенсия. И добавил: «Пропади оно всё пропадом, чтоб я ещё продолжил свою практику ветврача или человеческого доктора! Нет хуже человека, неблагодарного. Поправятся, а там я для них не существую, вроде как сами собой они оздоровились! При встрече не то, чтобы поздоровались, хуже того, отворачиваются, будто я им денег должен? А на самом деле, если подумать, так они у меня все в долгах ходят, как взявшие кредит в банке».
- Доктор! Чего задумался? Выплюнув окурок папиросы, выпустив пар изо рта, с присвистом гаркнул Евлампий. Некогда думать и стоять размышлять! Раскладываем одеяло, которое крепче, и несём, как на носилках.
Евлампий начал расстилать на полу одеяло, которое будто упрямилось. То там, то сям образовывались не нужные складки, углы заворачивались, как назло, словно живые вьюны в реке. Мешал сам пол, который был настелен временщиками наспех. Между досок зияли прорехи и щели, усложнявшие и так неповоротливое одеяло. Кое-как разложив, якобы «носилки», он с истомлённым лицом, на котором написались ещё добавочные морщины северной зимовки, во время которой часто и каждодневно болит голова, не притихая ни на минуту. Тихо – тихо подошёл к Рите и поцеловал её в лоб, которую нестерпимо горько любил, которая ему не принадлежала, да и вряд ли будет когда - нибудь принадлежать? Такая страсть неразделённой любви у Евлампия была впервые, которая, может, раз в жизни случается. Маргарита была также равнодушна, как и ранее, к его телячьим нежностям, как она часто парировала, когда Евлалик объяснялся ей в своей неумолимой любви. А сейчас? В мыслях Риты не было ничего, кроме боли. Ушёл Петров из дум, ушли все, кто окружал её любовью. Только нет-нет, да она проведёт ладонью по животу, который нестерпимо скулит и ноет: и охает, и охает, словно жалуется северному ветру и метели, которые воют, словно рыдают дети, в этом, Богом забытом, краю.
2 января 2018 год
Крайний Север,
Нагорная.
Фото автора.
|
|