Час нерассветный. Глаза открываются сами.
Я хочу к маме. К большой, всамделишной маме
На мягкие, толстые руки, и чтобы она руками
Лепила меня, лепила, и вылепила с клыками.
Мне трудно тут без клыков, Большая Мама.
Там, за окном, фонари, и тени, и будто бы тени
На фонарях висят, а не ото всяких растений.
Мне иногда, бывает, приснится, что я не с теми.
Впрочем, конечно не с теми, у тех не будет сомнений.
И хуже всего, что не тех как-то очень мало.
В метро обещают: скоро пришлют ураган и цунами,
Даже цунами теперь не приходят сами.
В метро сообщают, на маленьком телеэкране -
Мы вынесли их из квартир, но экраны пошли за нами, -
Если выйти из дома, не избежать урагана.
Уже две недели, Большая Мама, дети выходят строем
Из классов и игровых, и в марше месят сырое,
Они привыкают колонной и забывают роем,
И это не беспокоит, Большая Мама, никто не обеспокоен.
В городе мокро, и в каждом дворе капканы.
Это бывает перед рассветом - берёт тревога.
Надо терпеть, я знаю, лежать осталось немного,
Глядя во тьму, беззубой, нагой, безрогой.
Где ты, Большая Мама, когда я так одинока?
Мама, дай мне закрыть глаза. Так рано, мама.
Так долго.
|