Сирота

- Дядя Фатий! У меня только папа, а мамы нет уже как семь лет. Папа с Ульяной живёт. Может, слыхивали? Она ещё будто в фельдшерицах ходит. Говорят, что мам лечит, что какие-то аборты делает женщинам. Да я и не знаю, что это такое? Только вот маму мою Ульяна лечила, что вскоре мама моя и умерла.
- Дочка! Давай не будем толковать об этом. Мёртвого из могилы не вытащишь, да и не станет он живым. Жаль, конечно, что так в жизни бывает. Вроде живёт-живёт человек. Миг,- и нет его. Попей чайку, поешь на дорогу! Недалече нам ехать, но десяток вёрст будет.
И тут, чтобы распотешить как-то ребёнка, рассказал, как один якут, служивший на корабле, всегда рассказывал один и тот же анекдот: дабы, если выходишь из дома в тундру, то дорога сорок километров тянется. По этой же самой дороге, если возвращаешься домой, то она только десять километров, то есть до дома расстояние гораздо меньше получается, чем всегда успокаивал моряков, которые спешили приплыть быстрей к родному причалу. И, бывало, добавит: « В гору, когда идёшь, сорок киломЕтр будет, а с горы спускаешься – только десять…»
Богдан, натянув на себя фуфайку, что висела в сенцах, спросил: « Какими путями тебя, Фатий Галактионович, к нам занесло? За провиантом в лавку что ли приполз?»
- Какая лавка? Глянь внимательнее, своими подслеповатыми глазами на салазки-то!
- Подожди! Очки натяну. Дома они. И побежал в избу, долго-долго шарил на столе, а очки оказались на полу, смахнутые кошкой. Еле-еле найдя с помощью Ульяны, надел свои « приборы», словно фары автомобиля в чёрной оправе, захлестнул на резинку на затылке и был таков около саней.
- Ну, ушлёпок! Видишь теперь, в какую лавку я прибыл? Ребёнка твоего привёз, изморыш, в очках! Потешаетесь с Улькой! А что этот несчастный, толковый не возрасту, ребёнок чуть в тайге не замёрз. Я обоим вам готов башку оторвать за то, что в каком плачевном состоянии я нашёл этот кладезь-ребёнка. Замерзала в лесу эта девчушечка, когда её мой пёс откопал?
Меня только и удерживает то, что ты учитель толковый, да к тому же математик. Не найти посёлку учителя. Да и кто сюда, в кромешную тьму-таракань, поедет?
А то! Чуть было не проговорился, как он поступил с Терентием, да удержался.
Богдан подошёл к Манятке.
Слёзы покатились из глаз, как голова с плахи. Не говоря ни единого слова, попенял на свою судьбу, что Елизавета умерла так не во время. И что во время никто и не умирает. Смерть всегда застаёт не во время. Дела, богатство, остаётся, а человека нет. Но самое тяжкое - это смерть матери, когда остаётся сиротой ребёнок. Всё было бы не так. Будь ныне жива мать Марии.
Завтра Пасха. А пихты нет. И украсить дом нечем, вдруг вспомнила про себя Ульяна, мачеха Манятки.
Да заткнула свой рот, будто кляпом. Молча пошла, ставить самовар, как будто домой вернулась с большим званием гостья.
Для Ульяны ничего неординарного не произошло. Сгинь Манятка с Белого Света, грустить бы мачеха не стала, так она ненавидела детей Богдана Парфениевича.

31. 03. 2020 год,
Крайний Север,
Северная Лапландия.
Фото автора.