Куклы стали старше на столько,
Забылись в квартирной пыли,
На видном месте, где нет ни кого.
На щеках и в зеркале те же морщины,
Что ломят пластмассу, фарфор, по причине,
Конечности времени, ограничений квадратов,
Стандартности окон в прозрачных форматах.
Лишь память, достав из колчана иглу.
И тело, свалившись на диван как в тоску,
Глазеет на пыль, верней на поверхность
И время обратно рифмует под тексты.
"Я вас не помню, но все, же нашли,
в начале не важно... потом для игры".
Но слёзы не помнят-читают подсказки,
Под кожей ощущаю треволнения встряски.
Где упала она, там были белые кудри,
Теперь рисует рука её тело на буре.
У кого её фарфор запечатлён в зрачке,
Того я не встречал лет 18, уже
я не той младенческой закваски.
Но во снах бывает, вижу образы, краской
Черной по белому полу искрятся,
Знакомые лица, по кровинушке братцы.
Но не веселятся, и мне не смеяться.
О милые куклы! Богини разрухи,
Ваши одёжи потускнели, запылились души.
В стекле ваших зрачков я не вижу детства,
О Бог мой! Стекло! Мне от тебя ни куда не деться!
Ты за мной в бутылке, в глазах моей пьяной суки,
И тех кто избавился от вас, грызут волчьи муки,
Я вижу в вас средство времени, служку за глазки,
Я счастлив за пыль и за грязь, но не за краску,
И поперечно жизни лишь вихри что стенаю меня,
Полна грусти сладость, а беда день ото дня,
Закаляя мои суставы в пластиковые короба,
И словно на шарнирах кружит моя спина.
|