Здравствуй, Любимая. Последними моими словами было то, что у меня еще есть чем Тебя удивлять, есть, но не буду. Это было сказано лишь потому, что я хочу Тебя удивить. Ты уже достаточно много обо мне знаешь, больше тебе знать не нужно.
Я горжусь своим настоящим и призираю саму мысль о невозможности быть с тобой в твоем настоящем. Если я не могу быть с тобой, то твоя любовь нужна мне так же мало, как любовь всех отсутствующих, которой я так богат. Как я горжусь тем, что мой возраст позволяет мне оценить все твои сокровища, и что я способен любить тебя со всем пылом юноши, полного надежд, и мужеством человека, имеющего будущее!
Но к чему Я буду Тебя мучить? К чему мне мучаться Тобой! К чему обманывать себя, мучить тебя моими словами. Мы ничем не можем быть друг для друга, а так хотелось бы. Мне становилось до невозможного грустно, поверь мне, когда я говорил с тобою пол ночи напролет со всею ясностью, ты была восторжена и такой несогласной; превосходя себя, превосходя свой быт, ты была так благодарна... за меня. Неприкосновенна, немыслима, прекрасна, недосягаема. Но именно потому, что я вижу вещи лишь такими, каковы они есть, это и приводит меня в бешенство; спокойной ночи, ангел мой, и доброго утра. Взмывая комнатную пыль в воздух своим пером, я понимаю, что все, что я мог бы сказать, глупо. Отныне буду видеть тебя, как видят звезды - осознавая всю твою яркость, которой ты через расстояние можешь осветить кусочек моего неба.
"... Мы жили в разных с ней мирах,
И встретиться могли лишь так..."
И Я, вот, сидя днем, за бумагой, понимаю, как, порой, абсурдно выглядят такие отношения. В моменты душевного покоя таких мыслей нет. Когда усталость перестаёть ломить тело, после короткого и тревожно сна, и мысли становятся яснее, и взгляд не замылен ночной мглой, отчетливо понимаешь всю невозможность происходящего.
|