К родникам припадая жестоких степей,
Что колючками кормят двугорбых верблюдов,
Иногда понимаю значенье гусарских речей,
В коих жалкая страсть очевидного чуда.
Чудо-дева в смеющемся шлеме из золота гор,
Что копьём достаёт до разрыва земной селезёнки,
Самый главный монахам всех станций конечных укор
И неясный пример по лужам бегущей девчонки.
Раз в столетье, на светлую Землю, как капля дождя,
Упадёт ярко - красная капля с острия не тупого.
Содрогнется земля и затянется туже у шеи петля.
И от жизни до смерти останется очень не много.
Я увижу в глазах этой древней Афины мольбу.
У источника встав, разогнувшись, как может пружина,
Я рвану прямо к ней, моё тело не будет в гробу
И душа избежит безнадёжного душ карантина.
И тогда по лугах побежит, быстронога, как лань,
Расплескает все лужи и смехом растопит истоки,
Как девчонка смешная, её безрассудная длань.
И забудут свои предсказанья седые пророки.
Знаю все чудеса не чудесней трёх капель мольбы,
Что исполнят всегда и будет гореть исполненье
Бесконечной разгадкой прекрасной и вечной судьбы,
Где не будет и места гниенью, разладу и тленью.
|