Признан негодным... к жизни.

Город трясет оперением пестрым и хохлится на ветру,
гулко курлычет движками компьютеров, пялится на огни.
Мы ждем привычного быстрого отклика с ненависть-точка-ру,
где счетчик сделанных нами подлостей мерно считает дни.

В длинные строки удобно вписывать сказочный лейтмотив,
просто дышать на осколки зеркала и рисовать узор.
Ну а ты можешь поклясться истинным, что не сбивался с пути?
Не принимал за линию финиша кровящийся горизонт?
Просто петь песни героям прошлого, всем гордиевым узлам,
в которые вьются холодные тайны, сказания о былом.
Но можешь ли ты поклясться святым, что не делал живущим зла,
чтобы Господь на последнюю сказку тебе отписал талон?
Хочешь ли стать поющим в терновнике, чтоб в сердце вошли шипы?
Хочешь ли петь, так чтоб души плавились вместе с костями фраз?
Выплюнь на землю, всей грудью выкашляй звездную свою пыль.
Ведь все одно тебе больше не светит - давай же, в последний раз.
Слышишь, как всхлипнуло-треснуло-хрустнуло? Запястье или ребро?
Словно бы медь разъедает гортань, так шепчи обожженным ртом.
Может быть, ты и не делал зла, только делал ли ты добро?
Видишь ли, в том самый главный вопрос твой, он только и только в том.

Может быть, ты не оставил дороги и верно по ней лишь шел,
но кто указал тебе эту нитку, кто дал от нее ключи?
Ангел запишет твои показания, вымолвит "Хорошо."
Пусть солнце гаснет, коль путь твой верен - отыщешь его в ночи.
И вот ты идешь - искорежен, изломан, на ощупь ища мосты,
дорожные метки с забытыми марками полуистлевших дат.
Но даже тогда ты сплетаешь слова. И ладони твои пусты,
но тебе кажется, словно струйками меж пальцев бежит вода.
Ангел нерадостно хмурит брови, усевшись на край межи.
"Милый, к чему это? В наших сводках ты не праведен и на треть."

И всхрипом сорвется с обугленных губ: "Мне всего лишь хотелось жить.
Но если уж с жизнью никак не выйдет - позволь мне хотя бы петь."