Письмо

В начале предсмертной эры
из царства больной химеры
в империю отчужденья
на побережье забвенья,
где сгибла будущность наша,
пишу я тебе, Наташа.

Ты ось моего сознанья.
(Как хладен саван молчанья!)
С кем же сейчас ты, и где ты?
(Льют сукровицу рассветы.)
Забудешься ли когда ты?
(В тоске неземной закаты.)
Всё тщетно: и слух, и слово.
(Никто не поймёт другого.)
Кто любит – возненавидит.
(Только цветок не обидит.)
И дружба в беде отпрянет.
(Лишь дерево не обманет.)
Всё выжжет безверья пламень.
(Сроднится с душой лишь камень.)

Я ныне в январском марте,
в том граде, что нет на карте,
где ветер свищет, как урка,
и сыплется штукатурка,
где в тайне держат причины,
и где вместо лиц – личины,
где все обещанья зыбки,
где лгут привычно улыбки,
где только когда погубят,
вдогонку ненужно любят,
где льстятся как высшей точкой
престижною оболочкой,
где каждый пророк и гений –
в ряду враждебных явлений,
где гонит тебя до гроба
тупым носорогом злоба,
где нет границ лицемерью,
где ужас стоит за дверью,
где сектор зрения сужен,
где я никому не нужен.

Я в сумрачном зазеркалье,
где скалит зубы шакальи
сквозь боли глухой мерцанье
кривое предначертанье,
где сердцу покой неведом,
где явь зарастает бредом
и комната смотрит склепом
в моём бытии нелепом,
где всё, что ни вспомнишь – скверно,
где что ни скажи – всё верно,
где что ни скажи – всё вздорно,
где чувство болезнетворно
и где не залечит раны
целебный бальзам нирваны.

Здесь мысли и страсти глупы,
здесь дни без тебя, как трупы.
И памяти постоянство
стирает, как прах, пространство.
И строки к тебе простёрты,
что вытекли из аорты,
но не имеют значенья
на мысе ожесточенья,
где ни к чему покаянье.
Заканчиваю посланье,
в котором себя оставлю.
Которого не отправлю.

6-го сумасхожденья
2-го жизнекрушенья,
без четверти бесконечность,
безвременье, ровно вечность.