Мы из Вавилона, дорогая,
снова строим башню до небес,
всё хотим возвыситься до рая,
но Христос воистину воскрес
и увещевает нас Заветом
крест нести и ближнего любить,
ну а ты завязана с поэтом
в три морских узла, не разрубить.
Ближние стоят на дальнем плане,
пусть ты с ними внешне и близка.
Мы с тобою присягнули тайне,
трогая руками облака.
Как бы мне хотелось искупленья:
чтоб я тоже твоим ближним стал -
истинным и вечным, как знаменье
вдаль бредущих путниками - скал.
Башня наша выше, чем в Торонто,
выше телевиденья в Москве,
мы с тобой идем по кромке фронта,
пребывая в неге и тоске.
Черное пальто и шарфик алый
и перчатки шарфику под стать,
сапоги на шпильке - так каббалы
числа начинают воевать
за один и тот же древний символ:
брать в полон мужчин и города.
Как же ты изящно и красиво
ходишь мимо Страшного Суда.
И заколка в волосах роскошных,
как бы зарифмованных со мной,
на звезду Полярную похожа,
но ничто не вечно под луной.
Будем строить башню до заката
и опять по норам по своим
разбредемся, словно два солдата
разных батальонов под одним
командармом, что на вертолете
раз в году над башней пролетит
и листовкой спросит: "Как живете?
Как здоровье ваше, аппетит?"
И настанет день, когда смешает
Сам Создатель наши языки.
Нас уже сейчас не понимает
некая Монголия тоски.
Доигрались... сколько кирпичей мы
положили в стену, веселясь.
А теперь тот корпус стал ничейный,
разорвав сомнительную связь.
И не только... Женщина Кубышки
(есть такой, любимая, в лесу
ПГТ) нас ослепила вспышкой,
а потом опять ушла в росу.
И не пишет, не звонит, не любит,
лишь фиктивно числится в друзьях...
Это тот же Вавилон на людях,
что достроить, видимо, нельзя.
Ах, давай уйдем из Вавилона.
Чтобы не расстаться никогда.
Не утратить пониманья дома,
как бы отрицающего (да)
наш подряд языковых экстазов,
страстно заплетенных, как коса,
пущенных друг в друга без отказа,
словно сердолик и бирюза
чьих-то глаз. Любимая, я верю,
что однажды, башню развалив,
нам Господь совсем иные двери
так благословенно отворит,
что мы станем ближними по правде,
жертвенными, любящими всех...
А пока мы на краплёной карте,
не давай согласия на грех.
|