В трамвае двадцать первом,
по рельсам, как по нервам,
скриплю на правый берег: до-ре-ми,
а там, глядишь, успею до семи.
На каждой остановке
мне тошно без винтовки,
на каждом светофоре – без коня,
рванул бы – только видели меня.
Я еду
к Илоне,
она на Оболони,
а я опять в Русановке своей, ей, ей,
не сплю, не ем, а думаю о ней я, братцы.
Еду
к Илоне,
виски в одеколоне,
в кармане хрен, но это не беда, да, да,
мне только бы обратно до моста добраться.
Илонка – баба в теле,
готовит мне тефтели,
и тут же поедает два кило,
успею нынче – значит, повезло.
Сто бабочек в желудке,
и мне бы на попутке,
да кто меня подкинет без грошей,
губищу оттопырил – хоть зашей.
Я еду
к Илоне,
она на Оболони,
а я опять в Русановке своей, ей, ей,
не сплю, не ем, а думаю о ней я, братцы.
Еду
к Илоне,
виски в одеколоне,
в кармане хрен, но это не беда, да, да,
мне только бы обратно до моста добраться.
В трамвае двадцать первом,
стою, бычком консервным,
сую чужую мелочь по рукам –
с Илоной мы по разным берегам.
И с матом, ибо грешен,
обратно двинусь пешим,
дочапаю до острова к утру,
и с голоду молоденьким помру.
Я еду
к Илоне,
она на Оболони,
а я опять в Русановке своей, ей, ей,
не сплю, не ем, а думаю о ней я, братцы.
Еду
к Илоне,
виски в одеколоне,
в кармане хрен, но это не беда, да, да,
мне только бы обратно до моста добраться.
|
|