Два утра
1
Не помню, когда из утра исчезла неповторимость.
Об этом ни разу не думал – данность, как инвалидность
стала константой отсутствия, чего бы то ни было. В общем,
неизменимо – на отклик, на отзвук, на ощупь.
Сутки кончаются цезурой, начинаются тем же.
Морфею адью сказав – медленно веки разнежив,
сон не забыть пытаясь в котором был рост карьерный,
первое, что увижу – шкаф трёхдверный.
Голову влево-вправо, глаза закрывать больно -
В них уже утро. Шкаф, вероятно с молью.
Вчера сочинял, что тоже, видимо, неизменно.
И сочинил, и понял: мстительны и бессменны
правила жизни. Вообще, избежать как штампа,
связанным с вечным русским четырёхстопным ямбом?
Встану, нагрею чайник. Он – продолженье
с первой струёй начавшей сей день теченья.
Всё так обычно, что хочется крикнуть в голос!
Но и у звука тоже изменится вряд ли скорость.
Не представляю – вот ведь! – статичности высшей формы
выше, чем ход времён заведомо нам знакомый:
снова зевать всем ртом, снова тереть глазницу,
пальцем вести к углу глаза его ресницу,
время тянуть и снова играть в пятнашки,
меняя местами рукопись, бутерброд и чашку;
сверив часы извне с внутренними своими,
к двери идти обитой, конечно же, дерматином.
Когда я захлопну дверь, выйдя вон из квартиры,
встретится мне сосед с рожей неповторимой…
2
Я лежу в своей постели.
Утро раннее пока.
Изучаю пол и стены
и неровность потолка.
Вижу штор рисунок сложный –
полтора на два размер,
удивительную пошлость
впечатляющих портьер.
Всюду волосы собачьи
и сама она в углу
рядом с тумбою в калачик
тело рыжее согнув.
Плачет чадо у соседей
на четвёртом этаже –
то ли даун, то ли бредит
трёх лет от роду уже.
Полежу ещё немного
без терзания ума.
С книжной полки смотрит Гоголь,
в руки просится Дюма.
Нет! Пора вставать с постели,
а то заново усну.
Недостигнутые цели,
как и прежде на кону.
Потянувшись для зарядки –
всё ж поэт, а не сёгун -
я отыскиваю тапки
и в уборную бегу.
2015
|